К Сэнсом - Каменное сердце

— А тех, кто болен, и положено ограничивать. Чтобы они учились правильно вести себя. — Смотритель склонился ко мне. — Вина за этот припадок полностью лежит на вас, мастер Шардлейк, это все из-за ваших частых визитов. Надеюсь, что в следующий раз вы явитесь к нам не скоро. И если вы уедете, мисс Феттиплейс, вероятно, поймет, что вы не намереваетесь строить свою жизнь возле нее, и это может пойти ей во благо. Мы здесь присмотрим за ней, постараемся, чтобы она не натворила глупостей.

— Наверное, вам было бы проще, если бы она умерла, — заметил я негромко.

Покачав головой, мой собеседник серьезно посмотрел на меня:

— Ошибаетесь, мастер Шардлейк. Мы охраняем ее безопасность уже девятнадцать лет и будем оберегать и дальше.

— Оберегать от кого?

— От себя самой. — Эдвин снова наклонился и неторопливо проговорил, подчеркивая каждое слово: — Единственную опасность для Эллен Феттиплейс представляют люди, способные ее взволновать. Для всех будет лучше, если она будет жить здесь, довольная собой, как корова на выпасе. В общем, ступайте прочь и занимайтесь своими делами. А когда вернетесь, тогда и посмотрим, что к чему.

— Позвольте мне хотя бы заглянуть в комнату, прежде чем я уйду. Хочу убедиться, все ли с ней в порядке, — попросил я.

Поколебавшись немного, Шоумс постучал в дверь комнаты Эллен. Открыл Гибонс. Пэлин стоял возле постели моей приятельницы. Ее руки и ноги были связаны. Она смотрела на меня уже не пустыми, но полными гнева глазами.

— Эллен, — произнес я, — прости меня…

Женщина не ответила, а только сильнее стиснула связанные руки. Шоумс закрыл дверь.

— Ну вот, — проговорил он, — полюбовались на то, что натворили?

И вновь я одолевал лестницу, ведущую в Сиротский суд. Рядом со мной поднимался Барак, державший перевязанные красной лентой бумаги по делу Кертисов. Мы прошли под резным девизом: «Pupillis orphanis et viduis adiutor».

Стояло прекрасное теплое утро. Пешком я добрался до Вестминстера, где мы с Джеком договорились встретиться возле здания суда за полчаса до начала слушания, и обнаружил своего помощника подпирающим стену. Выражение его лица при этом было необычайно встревоженным.

— Вчера вечером снова приходил Гудрик, — проговорил он без всякого вступления.

— Матерь Божия, вот упрямый осел!

— Тамми открыла дверь и сказала, что меня нет дома. Он приказал мне в течение двух дней явиться для принятия присяги. Если я не приду, меня сочтут дезертиром.

— Тебе пора убираться из Лондона, — строгим тоном произнес я. — Не важно куда.

— Даже если я и уеду, Гудрик не оставит меня в покое. В наши дни за дезертирство можно запросто попасть на виселицу.

Прежде чем я успел ответить, к моему локтю кто-то прикоснулся. Это была Бесс Кафхилл, вновь облачившаяся в черное платье. Она явно волновалась.

— Я не опоздала? — спросила старая служанка. — Я уж боялась, что заблужусь среди этих домов и переулков…

— Нет, миссис Кафхилл. Пойдемте, нам уже пора. А о твоих делах, Джек, мы переговорим после слушания, — сказал я.

Мы поднялись по лестнице и прошли под гербом. Я с облегчением увидел преподобного Бротона, сидевшего на скамье в своей сутане, невозмутимого и решительного. Находившийся немного дальше Винсент Дирик, увидев меня, чуть качнул головой, словно удивляясь абсурдности всей ситуации. Расположившийся возле него молодой Сэмюель Фиверйир перекладывал бумаги в большой папке.

— Доброе утро, — поздоровался я с ними, возможно не самым приветливым образом, так как почти всю ночь не спал, переживая из-за Барака и Эллен.

Бесс встревоженно посмотрела на Дирика.

— Где будет происходить слушание, сэр? — осторожно спросила она.

Мой оппонент кивнул на дверь суда:

— Здесь, мадам. Но не беспокойтесь, — добавил он с пренебрежением, — долго мы там не задержимся.

— Вот что, брат Дирик, — произнес я с укором. — Как защитник, вы не имеете права разговаривать с подателем иска.

Мой коллега фыркнул:

— Вы хотите сказать: с личным представителем скончавшегося подателя иска.

Барак тем временем подошел к Фиверйиру:

— Ну и груду бумаг ты понаписал, приятель!

— Да уж поболее твоей будет, — самоуверенно согласился клерк, обратив взгляд к узенькой стопке документов, принесенной моим помощником.

— Ну, я за количеством не гонюсь, — парировал Джек. — Зато у меня вся суть схвачена. Вот так-то.

Уязвленный Фиверйир ехидно указал тонким пальцем на принесенные им документы:

— Они перевязаны красной лентой. А в Суде по делам опеки используется черная. — И он кивнул на свои собственные бумаги.

Дирик оживился:

— Бумаги подателя иска перевязаны лентой не того цвета? — Он посмотрел на меня. — Мне приходилось слышать о делах, которые отказывались принимать к рассмотрению в суде и за меньшие ошибки.

Винсент расплылся в хищной улыбке, а я в душе обругал себя за допущенную в спешке оплошность.

Тут дверь суда отворилась, и в ней появился одетый в черное пристав, которого я видел в конторе Миллинга.

— Прошу войти всех лиц, заинтересованных делом об опеке Хью Кертиса, — нараспев проговорил он.

Бесс испуганно вздрогнула и поперхнулась. Поднявшийся с места Дирик, шелестя облачением, направился к двери.

Зал суда оказался самым маленьким из всех, в которых мне когда-либо приходилось присутствовать. Простые, ничем не украшенные стены едва освещали узкие арочные окна, расположенные в высоком алькове. Сэр Уильям Паулит, возглавлявший Суд по делам опеки, восседал во главе застланного зеленой тканью длинного стола. На деревянной перегородке у него за спиной красовался королевский герб. Возле него, опустив голову, сидел Гервасий Миллинг. Пристав указал мне и Дирику места за столом лицом к председательствующему. Барак и Фиверйир разместились возле нас. Бесс Кафхилл и преподобного Бротона усадили на сиденья, отделенные от суда невысокой деревянной преградой.

Паулит был облачен в красную судейскую мантию, а шею его украшала золотая цепь, знак особых полномочий. Этому человеку уже перевалило за шестьдесят, и его морщинистое лицо окружала короткая седая борода, подчеркивавшая узкие губы. Большие синие глаза сэра Уильяма светились умом и властью, однако чувства в них не было. Я знал, что он председательствовал в этом суде уже пять лет, с момента его основания. В свое время он был судьей на процессе над Томасом Мором, а за девять лет до того командовал королевскими войсками, направленными против мятежников на север страны.

Он начал с того, что обратился ко мне с едва заметной улыбкой:

— Сержант Шардлейк, с мастером Дириком я знаком, но вы впервые посещаете наш суд.

— Да, сэр, — ответил я.

Судья смерил меня взглядом и слегка нахмурился. Я понял, что его смущает вмешательство королевы. Коротко кивнув в сторону разложенных перед ним бумаг, Паулит произнес: