К Сэнсом - Каменное сердце

— Мы просто прошлись до деревни и обратно.

Пожилая служанка Урсула как раз протянула руку, чтобы забрать у Хоббея-младшего опустевшее блюдо. Откинувшись назад, парень толкнул плечом ее руку, так что женщина с шумом уронила поднос на стол. Хозяйка дома застонала и прижала руки к ушам.

— Надо быть осторожней! — взвыла она. — Старая дура!

— Абигайль! — остановил жену Николас.

По лицу Фальстоу пробежала полная жестокого удовольствия улыбка, но он мгновенно подавил ее. Окатив мужа полным ярости взором, миссис Хоббей вскочила из-за стола и пулей вылетела из комнаты.

— Прошу прощения, — спокойно проговорил хозяин. — Моя супруга плохо себя чувствует.

Я посмотрел на обоих юношей. Лицо Хью оставалось по-прежнему бесстрастным. Дэвид же показался мне огорченным.

После обеда я направился к жилищу Барака. День заканчивался, и летний вечер уже бросал на лужайку длинные тени. Старинные камни приорства казались теплыми и мягкими. Барак, находясь в своей комнате, заново перечитывал письмо Тамазин. Мы обошли дом вокруг и вышли к фасаду, перед которым, развалившись на спине, спал Ламкин. Миновав стрельбище, мы заглянули на маленькое кладбище, которое сплошь покрывала высокая трава.

Среди зелени промелькнуло нечто яркое. Это были цветы, положенные к надгробию с надписью: «Сестра Джейн Сэмюель, 1462–1536».

— Должно быть, одна из последних скончавшихся здесь монахинь, — проговорил я. — Интересно, кто принес сюда эти цветы?

— Наверное, Урсула, — предположил мой спутник. — Хоббей не одобрит подобный жест.

— Не одобрит, — согласился я и сменил тему: — Вот что, я случайно подслушал любопытный разговор. — И я пересказал Джеку спор супругов Хоббей. — Абигайль чем-то сильно испугана, она сказала, что они с Николасом никогда не окажутся в безопасности. Но почему она боится предстоящей охоты?

— Вы уверены в том, что расслышали все правильно?

— Да. И теперь считаю себя обязанным разобраться в том, что здесь происходит, — твердым тоном заявил я. — Именно этого хочет от меня королева.

Мой помощник покачал головой:

— Вы обязаны, королева хочет… А мне надо поскорее домой, к Тамазин!

Я возвратился в свою комнату. На моей постели лежала книга. «Токсофилус», сочинение Роджера Аскэма. Я лег и открыл ее. Повествование начиналось с цветастого посвящения королю и «его наичестнейшему и победоноснейшему путешествию во Францию». «Ну-ну, победоноснейшему, — подумал я. — Тогда почему мы все ждем сейчас вторжения французов? И наичестнейшему…» Мне невольно вспомнился рассказ Ликона о том, как им приходилось воевать с женщинами и детьми в Шотландии. Я принялся листать текст. Первую часть его представлял диалог, в котором некий Токсофилус — явно сам Аскэм — расписывал достоинства стрельбы из лука внимательному ученику. Стрельба, как весьма полезное упражнение для всех частей тела, противопоставлялась риску и опасности азартных игр. Аскэм превозносил войну: «Сильное оружие есть инструмент, которым Господь низлагает сторону, Им ниспроверженную».

Я мысленно вернулся во времена своего детства. Всего раз в жизни попытался я натянуть тетиву. Мне исполнилось тогда десять лет. Это было на нашем деревенском стрельбище, куда отец привел меня с маленьким, купленным специально для ребенка луком. Вследствие своего увечья я не смог принять нужную позу, и пущенная мною стрела упала на землю. Деревенские мальчишки смеялись, а я убежал домой в слезах. Позже отец с разочарованием в голосе сказал мне то, что я уже понял и сам: искусство это не для меня и второй попытки можно не совершать.

Я снова взял книгу в руки, обратившись уже ко второй части, в которой диалог сменился описанием деталей и подробностей стрелкового дела: какую одежду следует носить при стрельбе, как стоять, какими луками и стрелами пользоваться, — все это было изложено самым подробным и детальным образом.

Отложив книгу, я остановился у открытого окна, разглядывая лужайку. Что же здесь творится? Возможно, Хоббей действительно снимает сливки, давая разрешение на вырубку деревьев на землях Хью, однако этим дело явно не ограничивалось: тут абсолютно точно происходило еще и что-то другое. И все же Кертис обладал полной свободой. По долгому опыту я знал, что иногда один из членов семьи становится для всех остальных подобием козла отпущения, но, судя по тому, что видел, здесь эта роль принадлежала не Хью, а Абигайль. Так чего же она так боялась?

К собственному удивлению, спал я отлично. Слуга, как я и просил, разбудил меня в семь утра. Запас хорошей погоды к тому дню явно иссяк: небо за окном застилала низкая облачная пелена. Я вновь облачился в сержантскую мантию. Крест Эммы оставался на моей шее — надо бы отдать его Хью. Я вспомнил, что, по словам Эйвери, юноша носит на шнурке ту отвратительную кость, именуемую каменным сердцем.

Послышался стук в дверь, и в мою комнату заглянул Дирик. Он также облачился в мантию и пригладил свои медные волосы.

— Фальстоу говорит, что до конца дня будет гроза. Быть может, вы отложите свою поездку по лесам? — спросил он меня.

— Нет, — ответил я коротко. — Я поеду сегодня.

Коллега пожал плечами:

— Как вам угодно. Я пришел, чтобы сообщить о том, что миссис Хоббей сегодня лучше и она желает дать показания. В том случае, конечно, если, заслушав Хью, вы уже не решили завершить эту бессмысленную затею.

— Нет, не решил, — ответил я. — Можете ли вы попросить Фальстоу послать кого-нибудь за Бараком?

Что-то недовольно буркнув себе под нос, Винсент удалился.

Мы снова собрались в кабинете Николаса. Абигайль уже ждала нас там, сидя под портретом настоятельницы Вервеллского аббатства. Сегодня она позаботилась о своей внешности: перевязала волосы, напудрила лицо. Ламкин сидел у хозяйки на коленях на небольшом коврике.

— Надеюсь, что сегодня вам лучше, миссис Хоббей? — начал я.

— Да, благодарю вас, сэр. — Она бросила нервный взгляд в сторону Барака и Фиверйира, замерших с перьями на изготовку.

— Тогда приступим, — сказал я. — Хотелось бы знать, мадам, что вы подумали, услышав от мужа о том, что он намеревается приобрести опеку над Хью и Эммой.

Дама посмотрела мне в глаза:

— Я была рада этому, так как сама не могла вновь стать матерью. И я была счастлива видеть Хью и Эмму у себя в доме. Мне всегда хотелось иметь дочь. — Она глубоко вздохнула. — Но дети упорно не подпускали меня к себе. Разумеется, бедняжки потеряли родителей. Но разве мало сирот переживают такую утрату в раннем возрасте? — Она взглянула на меня, словно бы требуя сочувствия.

— Увы, подобное случается, — согласился я. — Насколько я понимаю, преподобный Бротон, викарий Кертисов, возражал против вашей опеки. Вы даже поссорились с ним.