Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

Брайтмен вновь рассмеялся, хотя уже совсем не так жизнерадостно.

— Кое-кто с вами не согласится, мистер Бидвелл! В частности, есть тут один святоша. Вам известно, что мы сегодня замучились прогонять из нашего лагеря оголтелого потрясателя Библией?

— Да, я об этом слышал. Уж таков этот пастырь Иерусалим: жжет пламенем глагола всех подряд, равно грешных и праведных. Но вам нечего опасаться: как только он проведет обряд санктимонии над пеплом ведьмы, мы сразу же вышвырнем сего змия из нашего Эдема.

«Остроумие нынче повсюду бьет через край!» — заметил про себя Мэтью.

— Обряд санктимонии? — спросил он вслух, вспоминая, что уже слышал это выражение от Иерусалима, когда тот впервые явился в тюрьму, дабы лицезреть «врага своего». — Что еще за бредни?

— Вам все равно этого не понять, — ответил Бидвелл, бросив на него предостерегающий взгляд.

— А я уверен, что он поймет, — возразил Джонстон. — Проповедник намерен свершить некий абсурдный обряд над пеплом миссис Ховарт, чтобы она впредь не смогла посещать Фаунт-Ройал в виде духа, фантома или еще чего-нибудь призрачного. Мне почему-то кажется, что этот самый пастырь штудировал творения Марло и Шекспира не менее усердно, чем священные тексты об Адаме и Моисее!

— О, вы сейчас произнесли имена наших актерских богов, сэр! — сказал Брайтмен с широченной улыбкой, впрочем быстро угасшей с переходом к более серьезной теме. — Однако должен сказать, что я глубоко сожалею о кончине священника. Преподобный Гроув понимал, что театральное действо облагораживает зрителя. Мне будет очень его не хватать во время нынешних гастролей. Тебе бы он понравился, Дэвид. Это был человек большой души, большой веры и, несомненно, большого ума. Мистер Бидвелл, я уверен, что вся ваша община тяжело переживает эту утрату.

— Очень тяжело, спору нет. Но когда ведьма будет мертва — слава Богу, осталось ждать недолго, — и жизнь в нашем городе вернется на круги своя, мы постараемся найти ему на замену обладателя столь же достойных качеств.

— Сомневаюсь, что вам удастся найти священника, который лучше его играл бы в шахматы! — сказал Брайтмен, снова улыбаясь. — Гроув дважды разделал меня в пух и прах!

— Он всех нас так же разделывал, — сказал Джонстон, попивая вино. — Дошло до того, что я уже отказывался садиться с ним за доску.

— Однажды ему хватило пяти минут, чтобы поставить мне мат, — вставил свое слово Уинстон. — Конечно, сбивала с толку и эта его манера сопровождать ходы комментариями на латыни, каковая для меня темный лес. По сути, я был обречен, еще только двинув первую пешку.

— Предлагаю тост, — сказал Брайтмен, поднимая бокал. — В память о преподобном Гроуве. А также о многих других, покинувших ваш город по своему выбору либо в силу обстоятельств.

К тосту присоединились все, кроме Мэтью, у которого бокала не было.

— Мне будет не хватать тех, кого я запомнил по прошлым приездам, — с печалью в голосе продолжил Брайтмен. — Прогулявшись по городу, я увидел, как много вреда причинила вам ведьма. Прежде здесь и близко не было такого количества пустых домов. И сгоревших тоже, не так ли?

— Такого точно не было, — подтвердил поджигатель Уинстон то ли с отчаянной смелостью, то ли с редкостным цинизмом.

— Все это натворили демоны? — спросил Брайтмен у Бидвелла, ответившего кивком, и затем повернулся к Джонстону. — Школа тоже сгорела?

— Да, — с гневной дрожью в голосе произнес учитель. — Сгорела дотла у меня на глазах. Самое печальное зрелище в моей жизни. Будь наша пожарная команда хоть мало-мальски обучена и не настолько ленива, школу можно было бы спасти.

— Давайте не будем снова об этом, Алан, — попросил Бидвелл, явно стараясь уйти от больной темы. — Что было, то прошло.

— Нет, я этого так не оставлю! — вскинулся Джонстон, взглядом пронзая Бидвелла. — Это было чистой воды преступление, когда так называемые огнеборцы стояли там, опустив руки, а школа — моя школа — погибала в огне! После стольких трудов, в нее вложенных!

— Да, Алан, это можно назвать преступлением, — согласился Бидвелл, глядя в свой бокал. — Но ведь свой труд в ее строительство вложили другие, тебе-то с чего так злиться? А школа еще может быть — и обязательно будет — отстроена заново.

Брайтмен нервно прочистил горло, почувствовав, что в комнате снова нарастает напряжение.

— Что ты хочешь сказать, Роберт? Что я из-за своего увечья был простым зрителем, когда другие делали всю работу? — уточнил Джонстон теперь уже ледяным тоном. — Ты это имел в виду?

— Я не говорил… не имел в виду… ничего такого.

— Джентльмены, джентльмены! — Брайтмен улыбнулся, пытаясь вернуть беседу в дружеское русло. — Не будем забывать, что Фаунт-Ройал стоит на пороге чудесного нового дня! Я не сомневаюсь, что школа и все прочие здания будут восстановлены в еще лучшем виде, а покинутые прежними друзьями дома вскоре обретут новых жильцов.

Но холодок между Бидвеллом и Джонстоном еще не исчез, и тогда Брайтмен повернулся к Смайту.

— Дэвид, помнишь, что ты рассказал мне сегодня днем? Еще до вторжения этого святоши? Мистер Бидвелл, вас это может заинтересовать!

— Да? — Бидвелл пошевелил бровями, ожидая продолжения, тогда как Джонстон похромал через комнату наполнять свой бокал.

— Это… об одном визитере, — сказал Смайт. — И это на самом деле странно. Сегодня к нам в лагерь приходил человек. Осматривался. Понимаю, это звучит неправдоподобно… но мне он показался знакомым. Походка… осанка… и все такое.

— И вы знаете, о ком идет речь? — обратился Брайтмен к Бидвеллу. — Только представьте, о вашем крысолове!

При одном упоминании об этом типе у Мэтью сдавило горло.

— Линч? — нахмурился Бидвелл. — Он вам досаждал?

— Нет, дело не в этом, — сказал Смайт. — Он как будто нас… изучал. У нас перед тем уже побывало несколько местных, просто бродивших по лагерю. Но этот человек… удивительное дело… Я понаблюдал за ним пару минут, а потом приблизился к нему сзади. В тот момент он взял синий фонарь, который мы используем в некоторых сценах моралите, и погладил пальцами стекло, а после повертел фонарь в руках… и эти характерные движения… я уже видел точно такие же. И я вроде как узнал этого человека, хотя… он был одет в какое-то рванье и сильно изменился со времени нашей последней встречи, когда мне было… где-то шестнадцать или семнадцать лет.

— Прошу прощения, — сказал Мэтью все еще сдавленным голосом, — но кем, по-вашему, мог быть мистер Линч?

— Я обратился к нему по имени. Должно быть, мой голос прозвучал удивленно. Я сказал: «Мистер Ланкастер?» И он обернулся.

Смайт поднес палец ко рту, словно, прикидывая, стоит ли продолжать свой рассказ.

— И что дальше? — не утерпел Мэтью.