Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

— А вот новая песня! — рявкнул Ван Ганди, мощным выдохом разгоняя висящие перед ним клубы табачного дыма. — Сегодня сочинил!

Он взял аккорд, по благозвучию сравнимый с воплями мартовских котов, и начал:

Взрыв смеха и дружно поднятые кружки вознаградили его старания, однако Ван Ганди, будучи истинно творческой натурой, не остановился на достигнутом.

Мэтью начал опасаться, что порожденный этой одой ураган восторга сорвет крышу с таверны. Он предусмотрительно выбрал столик в глубине зала, как можно дальше от средоточия буйного веселья, но даже две кружки вина, дополненные порцией сидра, не смогли приглушить зудящую боль в ушах — так жестоко терзали их завывания Ван Ганди. Эти болваны были просто невыносимы! От их громогласного гогота и жалких потуг на юмор у Мэтью сводило живот. Этому сопутствовала тревожная мысль: затянувшееся пребывание в этом городишке может сделать его горьким пьяницей и опустить до уровня личинок, живущих припеваючи в кучке собачьего кала.

А Ван Ганди меж тем обратил свой талант на импровизированные куплеты о своих клиентах. Качнув головой в сторону сидящего неподалеку джентльмена, он ударил по струнам и выдал:

И снова хохот, галдеж, стук сдвигаемых кружек. Тут же нашелся новый объект, достойный воспевания:

Это была сущая пытка! Мэтью отодвинул в сторону тарелку с курятиной и бобами — и без того не очень аппетитный ужин опротивел ему окончательно после скабрезных нападок на Рейчел, которая могла бы одним горделивым взглядом заставить эту свору шутов прикусить языки.

Он допил остатки сидра и поднялся со скамьи. В этот момент Ван Ганди разродился очередным режущим слух опусом:

Повернувшись к двери, Мэтью увидел только что вошедшего мужчину, который в ответ на обращенные к нему выкрики и смех снял кожаную треуголку и отвесил насмешливый поклон этому сборищу идиотов. Затем он проследовал в зал и занял свободный столик, а неуемный Ван Ганди нашел новую жертву для своих пошлых куплетов — ухмыляющегося типа по имени Джетро Садракер.

Мэтью опустился на стул, сообразив, что представляется интересная возможность, которой надо правильно воспользоваться. Вновь вошедший был не иначе как тем самым Соломоном Стайлзом, которого Бидвелл называл самым опытным из местных охотников и который среди прочего охотился на беглых рабов. Выждав, пока Стайлз — сухопарый жилистый мужчина лет пятидесяти — сделает заказ подошедшей служанке, Мэтью встал и направился к его столу.

Но не успел он представиться, как Ван Ганди исторг из несчастной лютни новый аккорд и проорал следующее:

Мэтью начал заливаться краской еще до того, как его окатила волна общего хохота, и сделался багровым к тому моменту, когда она схлынула. При этом лицо Соломона Стайлза исказила лишь рассеянная улыбка. Обветренное, с квадратной челюстью, это лицо казалось вытесанным из гранита, как надгробная скульптура. Короткие черные волосы были на висках тронуты сединой; от левой брови через весь лоб тянулся рваный шрам, оставленный кинжалом или рапирой; нос походил формой на индейский томагавк; темно-карие глаза пытливо созерцали стоявшего перед ним молодого человека. Одет охотник был непритязательно: в серые бриджи и простую белую рубашку.

— Мистер Стайлз? — обратился Мэтью, все еще красный от смущения, хотя Ван Ганди, бряцая по струнам, уже забыл о нем и пронзал своим остроумием кого-то другого. — Меня зовут…

— Мне известно ваше имя, мистер Корбетт. Вы тут знаменитость.

— А-а-а, да. Вообще-то… сегодняшний случай у источника был просто недоразумением.

— Я не об этом, а о вашей схватке с Хэзелтоном. Я видел, как вас наказывали плетью.

— Понятно. — Мэтью сделал паузу, но Стайлз не предложил ему сесть. — Можно составить вам компанию?

Стайлз молча указал на скамейку по другую сторону стола, и Мэтью сел.

— Как здоровье судьи? — спросил Стайлз. — Все так же плохо?

— Нет, он пошел на поправку. Надеюсь, он скоро встанет на ноги.

— Может, и на казни поприсутствует?

— Может быть.

— Хорошо бы ему лично за всем проследить и удостовериться, что правосудие свершилось должным образом. Между прочим, я сам выбирал дерево для столба.

— Вот как? — пробормотал Мэтью, опуская глаза, чтобы смахнуть воображаемую пыль со своего рукава. — Я этого не знал.

— Мы вчетвером — Ганнибал Грин, я и еще двое — привезли этот столб и вкопали в землю. Вы его уже видели?

— Да, видел.

— И что скажете? Подходящий?

— Думаю, вполне.

Стайлз извлек из кармана кисет, небольшую трубку черного дерева и коробочку из слоновой кости.

— Я унаследовал это задание от Николаса, — сказал он, набивая трубку. — А шельмец отвертелся — небось на коленях упрашивал Бидвелла.

— Сэр?

— Я о Николасе Пейне. Уинстон сказал мне, что этим утром Бидвелл отправил его в Чарльз-Таун и еще дальше, на побережье Виргинии. За какими-то припасами. Чего только не сделает этот шельмец, чтобы увильнуть от серьезной работы!

Он достал из коробочки серник, зажег его от огня настольной лампы и раскурил трубку.

Мэтью догадался, что Уинстон ранним утром проделал какой-то трюк, создав для дозорного на вышке у ворот видимость отъезда Пейна. Вероятно, с Бидвеллом было достигнуто соглашение, благоприятное для карманов и будущего статуса Уинстона.

— Он умер, — молвил Стайлз, выпуская клуб дыма.

У Мэтью перехватило дыхание.

— Что, простите? — пробормотал он.

— Умер, — повторил Стайлз. — Для меня, во всяком случае. Сколько раз я ему помогал в ответ на его просьбы, а теперь он отлынивает, когда нужно попотеть! К тому же он совсем сдурел, если поехал по этой дороге в одиночку. Кому, как не ему, это знать! Сдается мне, Бидвелл опять затеял какую-то интригу. — Стайлз задумчиво склонил голову набок, цедя дым сквозь зубы. — Вы случайно не в курсе?