Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

— Что, сэр?

— Тебе, наверно… будет странно это слышать… если я скажу… что сейчас готов танцевать?

— Нет, сэр, я вас пойму.

— Ну так вот: я готов.

— Сэр, — сказал Мэтью, — у меня для вас кое-что есть.

Он нагнулся и взял с пола у кровати пакет, который поместил туда еще днем. Миссис Неттлз нашла для него коричневую оберточную бумагу и перевязала его желтой бечевкой.

— Вот, сэр. — Он вложил пакет в руки Вудворда. — Сможете его открыть?

— Попробую.

Однако, повозившись с минуту, он не сумел разорвать бумагу.

— Увы, — нахмурился он, — песка из меня высыпалось больше… чем я думал.

— Позвольте мне.

Мэтью наклонился над постелью, здоровой рукой разорвал бумагу и вынул содержимое пакета на свет лампы. Сверкнуло золотое шитье, и полоски отраженного света легли на лицо судьи.

Его руки сомкнулись на ткани насыщенного коричневого цвета — как самый лучший французский шоколад, — и он потянул к себе камзол, а из умирающих глаз потекли слезы радости.

Это и вправду был подарок фантастической ценности.

— Где? — прошептал судья. — Как?

— Шоукомб был пойман, — сказал Мэтью, не считая нужным вдаваться в детали.

Вудворд прижал камзол к лицу, как будто пытаясь вдохнуть аромат прошлой жизни. Мэтью увидел, что судья улыбается. Кто знает, может, он сейчас уловил запах солнечного садика за домом, украшенного фонтаном с итальянскими плитками? Может, он увидел золотые отблески свеч на лице прекрасной молодой женщины по имени Анна или услышал ее сопрано теплым воскресным вечером? Может, он ощутил прикосновение маленькой ручки сына, прижавшегося к своему доброму отцу?

Мэтью верил, что все так и было.

— Я всегда тобой гордился, — сказал Вудворд. — Всегда. Я понял это с самого начала. Когда увидел тебя… в сиротском приюте. То, как ты держался. В тебе было нечто… особенное… чему трудно дать определение. Но бесспорно особенное. Ты еще себя проявишь. Где-нибудь. Ты изменишь что-то важное… в чьей-нибудь жизни… просто потому, что ты такой есть.

— Спасибо, сэр, — сказал Мэтью от всей души. — Я также… благодарен вам за заботу, с какой вы всегда ко мне относились. Вы всегда были… благоразумны и справедливы.

— А как же иначе. — Вудворд смог улыбнуться, хотя в его глазах стояли слезы. — Я ведь судья как-никак.

Он потянулся к Мэтью, и юноша взял его руку. Оба молчали, и только ночная птица за окном пела о радости, почерпнутой из отчаяния, и о новом начале, заключенном в любом конце.

Уже забрезжил рассвет, когда после часа судорог тело судьи замерло.

— Он отходит, — сказал Шилдс, в стеклах очков которого отражался свет лампы.

Бидвелл стоял в ногах постели, а Уинстон держался ближе к двери. Мэтью по-прежнему держал Вудворда за руку, сидя со склоненной головой и с Библией на коленях.

Речь судьи на финальном этапе его жизненного пути была едва разборчивой в тех редких случаях, когда он пытался что-то сказать, превозмогая боль. По большей части это были просто мучительные стоны, пока его земная оболочка постепенно переходила в иное состояние. Но сейчас, в тишине, умирающий вытянулся на постели, как будто стремясь к чему-то неведомому. На его груди сверкало золотое шитье камзола. Его голова сильнее вдавилась в подушку, и он вполне отчетливо произнес свои последние слова.

— Почему? Почему? — прошептал он, второй раз тише первого. А потом — уже совсем тихо, как слетевшее с губ облачко дыхания: — Почему?

Важнейший вопрос, подумал Мэтью. Завершающий вопрос, который может быть задан лишь тем, кто уходит навек и уже не сможет поделиться обретенным знанием о новом мире.

Тело судьи напряженно застыло… пауза тянулась… тянулась… и наконец, как показалось Мэтью, ответ был получен.

И понят.

Раздался тихий, почти неуловимый вздох — возможно, вздох обретшего покой.

Опустевшая телесная оболочка Вудворда затихла. Его рука разжалась. Ночь подошла к концу.

Мэтью едва успел стукнуть в дверь кабинета, как изнутри раздался голос Бидвелла:

— Войдите!

Открыв дверь, Мэтью увидел Бидвелла за массивным столом красного дерева и Уинстона на стуле перед ним. Ставни были распахнуты, впуская внутрь теплый бриз и послеполуденное солнце.

— Миссис Неттлз передала, что у вас ко мне разговор, — сказал Мэтью.

— Все верно. Заходите, прошу вас! Придвиньте стул поближе. — Он указал на еще один стул.

Садясь, Мэтью невольно скользнул взглядом по пустому месту на стене, где прежде висела карта Флориды.

— Мы здесь подводим кое-какие итоги. Эдвард и я, — сообщил Бидвелл. Он был облачен в костюм пунцового цвета и рубашку с жабо, но на сей раз не дополнил наряд одним из своих роскошных париков; на столе Мэтью увидел прямоугольную деревянную шкатулку дюймов девяти в длину и семи в ширину. — Я вас уже давно разыскиваю. Ходили прогуляться?

— Да, прогуляться и подумать.

— Что ж, погода для этого самая подходящая. — Бидвелл положил руки на стол и оглядел Мэтью, придав своему лицу выражение искреннего участия. — Вы в порядке?

— Да. Или… скоро буду.

— Вот и славно. Вы человек молодой, сильный и выносливый. А настойчивостью и упорством, должен это признать, вы превосходите всех известных мне людей. Как ваши раны?

— Ребра все еще болят, но это терпимо. Моя рука… боюсь, с ней покончено. Доктор Шилдс говорит, что позднее чувствительность может отчасти восстановиться, но уверенности в этом нет. — Мэтью пожал здоровым плечом. — Он сказал, что знает одного нью-йоркского врача, который творит чудеса с поврежденными конечностями, используя новые хирургические методы, так что… кто знает?

— Да, я слышал, что эти нью-йоркские врачи… э-э… горазды на всякие хитроумные новшества. И еще они горазды драть с пациентов втридорога. А что с вашей раной на голове?

Мэтью потрогал свежую повязку, этим утром наложенную доктором Шилдсом. В ходе осмотра раны доктор крайне неодобрительно высказался об индейском методе лечения с помощью табачных листьев и травяных отваров, но в то же время был заинтригован тем, как успешно идет процесс заживления.

— Шрам, увы, будет служить объектом пересудов до конца моей жизни.

— Не исключено. — Бидвелл откинулся на спинку кресла. — Однако женщин впечатляют боевые шрамы. Да и вашим внукам, смею предположить, он понравится.

Мэтью был вынужден изобразить улыбку в ответ на эту лесть.

— Вы заглядываете вперед намного дальше, чем я рассчитываю протянуть на этом свете.

— Кстати, о вашем будущем, — сказал Уинстон. — У вас уже есть планы на ближайшее время?

— Я об этом еще не думал как следует, — признался Мэтью. — Сначала надо вернуться в Чарльз-Таун, а потом… Судья назвал мне имя своего коллеги на Манхэттене и сказал, что я могу устроиться на должность у него, но… я еще не принял никакого решения.