Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

За завтраком он плотно набил желудок яичницей, жареной картошкой и кукурузными лепешками, запивая все это крепким темным чаем. Вудворд явился к столу с опозданием; его веки опухли, дыхание было затрудненным. Судя по всему, он либо вообще не смог заснуть в оставшиеся часы этой ночи, либо снова мучился беспокойными, не дающими отдохновения снами. Мэтью не успел раскрыть рот, как Вудворд остановил его движением руки и произнес надтреснутым голосом:

— Я обещал сегодня обратиться к доктору Шилдсу, и я это сделаю. Сразу после допроса мистера Бакнера.

— Но вы, я надеюсь, не ограничитесь только одним допросом за весь этот день? Тем более что завтра воскресенье.

Бидвелл уже покончил со своим завтраком и теперь просто сидел во главе стола. Несмотря на все треволнения последнего времени, он сейчас был чисто умыт, гладко выбрит и облачен в элегантный светло-коричневый костюм, а на его плечи ниспадали локоны пышного парика.

— Этим утром я допрошу мистера Бакнера, — сказал Вудворд, садясь за стол напротив Мэтью. — Потом нанесу визит доктору Шилдсу и, если мне позволит состояние здоровья, после обеда займусь мистером Гарриком.

— Ладно. Я должен быть доволен уже хотя бы тем, что процесс продвигается.

— Я тоже хотел бы скорее с этим покончить, — сказал Вудворд. — Деревенская еда что-то не идет мне впрок.

Отодвинув в сторону тарелку, которую перед его появлением поставила на стол служанка, он потянулся к зеленому керамическому чайнику, наполнил свою чашку и выпил ее несколькими шумными глотками.

— Скоро вы пойдете на поправку, — заверил его Бидвелл. — Солнце излечивает любые хвори.

— Спасибо на добром слове, сэр, но я не нуждаюсь в банальных утешениях. В тюрьме все подготовлено к нашему прибытию?

— Я поручил мистеру Уинстону и мистеру Грину обеспечить вас всем необходимым. Должен заметить, сэр, что нынче нет никаких причин для раздражения и недовольства. Этот прекрасный день войдет в историю Фаунт-Ройала, сэр!

— Никакой день не может считаться прекрасным, если он связан с убийством, — парировал Вудворд, после чего повторно наполнил свою чашку и осушил ее тем же манером, что и первую.

Настало время выезжать. Бидвелл сообщил, что Гуд с каретой ждет их у крыльца, и пожелал обоим — как он выразился — «доброй охоты». Покидая дом, Вудворд чувствовал себя совершенно разбитым: ломота в костях и липкий пот по всему телу дополнялись жжением в горле, как будто туда набилась раскаленная адская сера. Это горло с трудом пропускало воздух при напрочь заложенном носе. Однако он должен был исполнить свои обязанности, надеясь лишь на то, что позднее доктор Шилдс найдет способ облегчить его страдания.

Тучи вновь наступали, затягивая благословенное солнце. Гуд щелкнул вожжами, и экипаж покатил по улице. Когда они ехали мимо источника — где в ту минуту набирали воду две женщины, — солнечные лучи вдруг вырвались из плена и заскользили по поверхности воды. Вмиг озерцо озарилось восхитительным золотистым светом. Верхушки окружавших его дубов также были затронуты этим золотым сиянием, и Мэтью вдруг понял, какую притягательную силу имел для местных жителей Фаунт-Ройал: участок земли, отвоеванный у буйных зарослей, огороженный и ухоженный, политый потом и слезами, превращенный в благодатную ниву силою только человеческой воли и мышц. Здесь смешались мечта и проклятие — стремление покорить дикую природу, придать ей нужную форму с помощью топора и лопаты. Много людей полегло в процессе строительства этого поселка, и еще очень многим предстояло умереть прежде, чем он превратится в процветающий порт. Но разве можно было устоять перед соблазном и вызовом, которые предлагала первопроходцам эта земля?

Мэтью вспомнился один из когда-то прочитанных им старинных латинских трудов по философии, автор которого объяснял влиянием Бога склонность человека к размышлениям, миру и благочестию, тогда как на долю Дьявола приходились жажда открытий и завоеваний, стремление крушить и переделывать, неуемное любопытство и безрассудные порывы к недостижимому.

Если следовать логике этого философского трактата, то Фаунт-Ройал определенно был создан усилиями Дьявола. И тот же Дьявол, очевидно, искушал Мэтью, используя в качестве запретного плода познание «истинной подоплеки вещей». Пусть так, но каким был бы сейчас этот клочок земли — да и весь этот мир — без тяги к познанию? Что сталось бы со всем этим, не будь инстинктов и потребностей — кто-то назовет их семенами Дьявола, — заставляющих человека желать большего, чем даровал ему Бог?

Тучи продолжали надвигаться, и солнце исчезло так же внезапно, как появилось. Мэтью задрал голову и увидел среди хмурой серости голубые просветы, но с каждой секундой их количество и размеры уменьшались. В короткий срок тучи вновь полностью завладели небосводом.

— Вот и все целебное действие солнца, — заметил Вудворд.

Над обугленными останками на месте вчерашнего пожара еще вился дымок, а едкий запах гари ощущался по всей улице Правды. Гуд натянул вожжи, останавливаясь перед тюрьмой. Рыжеволосый и рыжебородый мистер Грин возвышался у входа; рядом стоял Эдвард Уинстон.

— Все ваши пожелания исполнены, — объявил Уинстон, всем своим видом демонстрируя желание угодить. — По такому случаю я даже предоставил мой письменный стол и мою личную Библию.

Грин повел их внутрь. Мэтью с облегчением заметил, что Ноулза уже освободили — его камера пустовала. Люк под крышей был распахнут, пропуская мутный серый свет, а Грин вдобавок зажег несколько ламп и развесил их на крючьях вдоль стен. Женщина в дальней камере свернулась калачиком на соломе, с головой накрывшись мешковиной.

— Вам сюда, — пророкотал Гуд, открывая решетчатую дверь напротив той, за которой содержался Ноулз.

Пол камеры был застлан чистой соломой, в углу стояла пара ведер — одно пустое, другое со свежей водой, — а в самом центре разместились письменный стол и кресло. На столе лежала Библия в кожаном переплете (для принесения клятвы свидетелями), а сиденье кресла было накрыто с виду достаточно удобной синей подушкой. Табурет для свидетелей стоял напротив судейского места, а справа от него находился еще один, меньших размеров стол с приставленным к нему стулом — по всей видимости, их привезли сюда из школы. На этом столе рядом с тетрадью для записей Мэтью увидел прямоугольную деревянную коробку и открыл ее сразу же, как только вошел в камеру. Внутри обнаружились толстая стопка желтоватой бумаги, чернильница, три гусиных пера, кисточка и квадратный лоскут плотной ткани для удаления с кончика пера чернильных сгустков.

— Вас все устраивает? — спросил Уинстон, стоявший на пороге камеры, пока Мэтью осматривал письменные принадлежности, а судья проверял ладонью твердость подушки.