Клэр Уитфилд - Падшие люди

– Постеснялась. Сочла, что это неприлично. – Я глотнула из чашки теперь уже остывший чай, – просто чтобы занять руки.

Мейбл отказалась лечь в постель с хозяином лавки, тот нажаловался жене, а та наорала на нее, назвала неблагодарной, сказала, что ее муж всегда сначала «опробует» девушек, которых берет на работу, – чтобы определить им цену. Если Мейбл не переспит с ним по собственной воле, она привяжет ее к кровати и станет предлагать всем мужикам подряд в качестве самой дешевой шлюхи.

– Я отказалась, она ударила меня, кулаком, как мужик, потом заявила, что она на короткой ноге с полицией и упечет меня за решетку за воровство, если я не отработаю свой долг в пять фунтов – долг, что мне начислили за грубость.

– А к Дайкс из больницы ты обращалась?

– К Дайкс? У меня нет времени сидеть над горшками с кипятком или жевать травы, от которых толку никакого, только голова болит! Я перепробовала все что можно.

– А сколько денег тебе понадобится?

– Я подумала, может, муж твой посодействует? Он ведь врач, наверняка знает, как избавить женщину от нежелательной беременности. Только не говори, чтобы я шла к знахарям. Тогда я точно умру, я знаю. Сердце подсказывает, как в свое время подсказало про тебя.

– Значит, тебе не моя помощь нужна? – прямо спросила я. Меня начинала мучить усталость, в голове стучало. Мне необходимо было влить в себя несколько капель настойки опия. В тот день, зная, что придет Мейбл, я их еще не принимала.

– Сюзанна, прошу тебя, умоляю. Если ребенок родится, клянусь, я вместе с ним брошусь в Темзу. – Мейбл схватила меня за руку, пальцами впиваясь в запястье. С той же безысходностью, с какой некогда сжимала мою руку Эмма Смит, умиравшая в больнице. Я содрогнулась от отвращения.

– Мейбл, это твой выбор – не мой. – Я высвободила руку.

Она ближе придвинулась ко мне на канапе. Я ощутила затхлый запах немытого тела. И снова тот же образ: Эмма Смит – мешок костей на больничной койке. Кровь хлещет из нее и растекается по неровному полу.

Я пообещала Мейбл, что подумаю над ее просьбой и пришлю ей записку в галантерейную лавку. Сказала это только для того, чтобы выпроводить ее из своего дома. У выхода дала ей пять шиллингов. Она хотела поцеловать меня, но я отпрянула. Мы обе замялись, испытывая неловкость. Потом она кивнула, улыбнулась, словно догадываясь, что никакой записки она не получит, поблагодарила меня и ушла. Мое безразличие к своей судьбе она восприняла со смирением. Ну и правильно, что у меня такой муж, так мне и надо, пристыдила я себя.

Я пыталась убедить себя, что проблемы Мейбл не имеют ко мне ни малейшего отношения, но жалость к ней не отпускала, и я проклинала ее за это. На следующее утро мне удалось застать Томаса одного. Надоедливая миссис Уиггс, слава богу, рядом не отиралась. Он находился в ванной, подравнивал свои драгоценные бакенбарды, которые с каждым днем все больше редели, отчего лицо его казалось более худым и осунувшимся.

– Томас, помнишь, в больнице работала такая рыжая медсестра? – спросила я. – Миленькая, миниатюрная. Сестра Мулленс?

Он подставил мне для поцелуя ненамыленную верхнюю часть щеки. Я стояла у зеркала, прислонившись к стене, и наблюдала, как он бреется.

– Вроде нет.

– Ты должен ее помнить. Мейбл Мулленс знали все: миниатюрная, миленькая, с веснушками. Рыжие локоны, блестящие зеленые глазки, которые она вечно строила симпатичным врачам. Наверняка и тебе тоже. Если нет, я буду крайне разочарована.

Его сжатые губы чуть раздвинулись в едва заметной улыбке, и я поняла: он точно знает, о ком я веду речь. Если б я умела льстить и угождать, мой брак был куда счастливее.

– Я встретила ее в одной лавке на Сент-Джеймс-стрит. Она сказала, что уволилась из больницы. Томас, по-моему, она оказалась в затруднительном положении. Попросила меня о помощи.

– Что она тебе наплела?

– Так ты ее помнишь?

– Помню, что слышал о ней. Полагаю, она просила денег.

– Я подумала, мы могли бы проявить милосердие.

– Чапмэн, не вздумай давать ей денег. Этих людей один раз пожалеешь, они так и будут клянчить.

Я улыбнулась, проглотив его покровительственно-снисходительный тон. Что ж, я попыталась помочь. Придется Мулленс самой решать свою проблему. Продолжать разговор на эту тему я не посмела.

Томас шагнул туда, где висел его сюртук, достал что-то из кармана и потянул меня за руку, поставив лицом к зеркалу перед собой. Затем надел мне на шею тяжелое золотое ожерелье и, застегивая его, поцеловал меня чуть ниже уха. Я была готова. Не вздрогнула.

– Все, больше никаких глупых ссор между нами, – произнес он. – Мы с тобой два сапога пара. Считай, что этим я пытаюсь тебя задобрить, если угодно. Надеюсь, тебе нравится. Я даже не стану упрекать тебя за твой выбор личного врача, но, вот честное слово, Сюзанна, только тебе могло прийти в голову обратиться к Шивершеву. Грубый, самомнение выше крыши, а талант сомнительный. Хотя, как это ни парадоксально, могу добавить, что с более высокомерным типом я еще не имел неудовольствия работать. Но если мою дорогую женушку такой врач устраивает, я возражать не стану.

Старательно играя роль хорошей жены, подбирая правильные выражения лица, я не сразу смогла сосредоточиться на ожерелье. На цепочке висел тяжелый кулон в форме золотого сердечка – цельный кусок желтого золота с маленьким круглым зеленым оливином посередине. Массивная подвеска оттягивала шею, будто на меня накинули якорь. Довольно странная вещица. Тем более что я никогда особо не любила ни сердечки, ни бантики. На кулоне я заметила царапины. Мне подумалось, что такое украшение вызвало бы восхищение у женщины более зрелого возраста, которая по достоинству оценила бы и его массивность и качество. Хотя, разумеется, есть более изысканные драгоценности, которые стоят не менее дорого.

Томас обнял меня и привлек к себе на грудь. От него исходил жар.

– Между прочим, он питает слабость к шлюхам, – прошептал мне на ухо мой муж.

Волосы у меня на затылке встали дыбом, и я молилась лишь о том, чтобы Томас не почувствовал, как они щекочут ему губы.

– Что-о? – охнула я. А вдруг моя реакция ему не понравится? Он что – шмякнет меня головой о зеркало?

– Твой доктор Шивершев, – добавил Томас. – Он их коллекционирует – шлюх. Дает им деньги, ну и они, как и полагается шлюхам, снова и снова к нему возвращаются.

– Клянусь, никогда ничего такого не слышала, – сказала я. Потом вспомнила, что видела доктора Шивершева в Чесоточном парке, где он расхаживал между бродягами.

– Скорей всего, хирурги просто сплетничают. А еще говорят, он делает аборты. Разумеется, не приличным дамам. Иначе зачем эти женщины стали бы приходить к нему? Помимо того, конечно, что они приходят за деньгами. Трудно представить, что они находят его привлекательным. Как по-твоему, а, Сюзанна?