Клэр Уитфилд - Падшие люди

– Если хочешь знать, – заговорил Томас, – тот джентльмен член правления больницы, и он сказал, что у меня появляется репутация ненадежного врача. Я отменил прием одному его другу. Тот – страшный нытик. Начитался про тропические болезни и теперь постоянно ищет их у себя, но в Лондоне заразиться ими невозможно. До него мне дела нет, но этот администратор занимает видное положение в группе врачей, с которыми я работаю вне больницы, и я не могу допустить, чтобы он плохо обо мне думал. Нужно как-то исправлять положение. Это просто несправедливо. Я безоговорочно выполняю все, что мне велят, а какой-то плаксивый старик распространяет обо мне слухи и губит мои шансы… Я этого не потерплю. Он сказал, что поставил меня в известность только из-за моего отца, он его знал. Вот и получается, отец мой давно в могиле, а все еще находит способ судить меня.

Я молчала, опустив голову.

– Что, даже ничего умного не посоветуешь? Не утешишь, как добропорядочная жена?

– Ты не думаешь, что он поступил благородно, предупредив тебя, чтобы ты мог развеять эти… ложные слухи?

– О, так ты считаешь, что он поступил благородно? Какой добрый человек! Сюзанна считает его добрым, – с издевкой крикнул Томас по-девчачьи визгливым голосом, затем продолжал: – Мне и так поручили выполнять для него работу конфиденциального характера, и я не вправе ударить в грязь лицом. А работа эта очень напряженная, Сюзанна. Я сознаю, что роль, которую мне отвели, ниже моего достоинства, но у меня нет выбора, если я хочу чего-то добиться и сделать карьеру. Деньги – это средство существования, а это не те люди, которых можно подвести.

Я понятия не имела, в чем заключалась эта его «другая работа», но расспрашивать о ней не собиралась.

– Но это же хорошо, правда, раз у него большие связи? Разве ты не к этому стремился? И потом, ты сам говорил, что за эту работу хорошо платят.

– Тебе это все равно, лишь бы я одевал тебя в дорогие наряды и меха.

– Томас, ты же сам настоял на покупке нового гардероба… – Выпитое вино притупило остроту восприятия, и я шагнула прямо в ловушку, что он для меня расставил.

Я замерла на полуслове с открытым ртом. Рукой в перчатке он наотмашь ударил меня по лицу. Я даже не вздрогнула, так быстро это произошло. Боль, словно огнем, обожгла щеку.

– Тебе нравится меня унижать, да? – Я не отвечала. – Я сказал: тебе нравится меня унижать, да? Я задал тебе вопрос.

Я сидела, отвернувшись от него, и он обращался к моему затылку. Одной рукой он схватил меня за волосы, рывком развернул и притянул ближе к себе.

– Я не хочу ссориться.

– Ты вообще представляешь, как ты позоришь меня? Люди смеются надо мной, потому что моя жена выбрала своим врачом еврея. Специально! Знала, что я буду выглядеть дураком.

Я еще глубже зашла в ловушку. Зачем-то стала оправдываться, убедив себя, что он внемлет разумному объяснению.

– Да я понятия не имела, что он еврей. Даже не думала об этом. Знала только, что он хороший врач. Это все, что меня интересовало.

– Ты знаешь, что он ненавидит меня, люто ненавидит, потому и выбрала его, – чтобы позлить меня.

– Да нет же, клянусь. Мне только известно… Мне известно, что он иногда лечит бесплатно. Я видела его, в Спитлфилдсе. Он выискивал бродяг с кожными заболеваниями. Вот я и подумала, что он, наверно, хороший врач. Вот и все.

– Ты и вправду кретинка, – расхохотался Томас. Потом, перестав смеяться, придвинулся к моему лицу, а я, поскольку он все еще держал меня за волосы, не имела возможности отстраниться. – Глупенькая бедняжка Сюзанна. Ну прямо совсем скудоумная. Ты вообще знаешь, зачем он туда ходит? Он платит им и потом испытывает на них новые методы хирургических операций. Платит, потому что только самые отчаявшиеся за деньги ложатся под нож, не зная, очнутся ли они после операции. Иногда это даже не операции как таковые. Он просто роется в их внутренностях, смотрит, что там и как, особенно если это женщины. Всем известно, что он любит вскрывать своих шлюх и копаться в них. Ну, что теперь ты думаешь о своем докторе?

Я промолчала.

– А знаешь, что я думаю? – спросил Томас. – Думаю, он любит своих шлюх. И ты тоже изнуренная старая шлюха, да? Тебе нравится спать с евреями, а, Сюзанна? Ты стонешь, лежа под ним, а потом со мной изображаешь из себя бревно?

Он схватил меня за грудки и швырнул на пол. Я упала на спину. От удара из меня вышибло дух. Его руки всюду были на мне, пытались расстегнуть доломан, сорвать его с меня. Я видела над собой его искаженное в гримасе лицо – багровые щеки, леденяще голубые глаза. Я сама расстегнула доломан, сбросила его с плеч. Он теперь был не белый, а бурый от грязи и пятен крови, капавшей из моей рассеченной губы.

Я села на полу, подтянула к груди колени.

– Что там у вас? – крикнул извозчик.

– Езжай себе! – заорал Томас, стукнув кулаком по крыше экипажа. Он снова повалил меня на спину и дважды хлестнул по лицу. Я ощутила вкус крови.

Извозчик снова крикнул, пытаясь выяснить, что происходит, но Томас опять велел ему ехать, не останавливаясь. Я думала, он меня задушит, прямо на полу экипажа, но его руки наконец нашли то, что искали: подвеску в форме сердечка. Он сорвал с меня ожерелье. Цепь лопнула, оставив жгучую ссадину на коже.

Мы подъехали к дому. Я сама сошла с экипажа, дверцу закрывать не стала. Но Томас за мной не последовал, а, напротив, захлопнул дверцу. Извозчик смотрел на меня. Я на мгновение встретила его взгляд. Он притворился, будто ничего не замечает. Но по его лицу я поняла, что являю собой ужасное зрелище. Экипаж покатил прочь. Томас забрал с собой мой доломан, отороченный белым мехом, и подвеску – вещи, что он мне подарил. Я была наивна, полагая, что они когда-либо принадлежали мне. Я стояла на улице в своем вычурном платье. Изо рта на него капала кровь. Я провела языком по губам. Они были гладкие и воспаленные, уже разбухали. Когда Томас ударил меня, я поняла, что он сдерживается, не до конца изливает свою злость.

Миссис Уиггс при виде моего лица охнула, но тут же взяла себя в руки, притворяясь, будто не произошло ничего страшного – просто очередная нелепая случайность. Поднимаясь следом за мной по лестнице, она канючила, чтобы я скорее сняла розовое шелковое платье.

– Прямо сейчас же, миссис Ланкастер! Застарелые пятна крови труднее отстирать.

Дух Смуглой Энни

Тимоти Донован, управляющий ночлежным домом «У Кроссингема» на Дорсет-стрит, слыл угрюмым неуступчивым человеком. Все знали, что бесполезно просить его о какой бы то ни было услуге, он непременно откажет. Донован же, со своей стороны, избегал всякого излишнего взаимодействия с ночлежниками, ибо, сколько он ни напоминал им правила и условия съема жилья, они всегда стремились урвать гораздо больше за меньшую цену. Эти люди не имели ни чести, ни совести, за что он их глубоко презирал.