Клэр Уитфилд - Падшие люди

Маленькими шажками я двинулась к тому месту, где стояли стол и стул в чуть более приличном состоянии. Видимо, здесь Томас и «работал» целыми часами. Чуть-чуть пройдя вглубь чердака, я вдруг услышала над головой шорох. Что-то упало на пол возле меня. Я замерла, сердце бешено заколотилось. Присмотрелась. Бог мой, свежий птичий помет! Я подняла глаза вверх и прислушалась. На стропилах сидели голуби. Теперь я увидела, что весь пол запачкан птичьим пометом. Тут, поди, и крысы есть. От этой мысли пальцы на ногах поджались сами собой. Меня пробрала дрожь.

Я обыскала стол, но обнаружила только несколько металлических инструментов и раскрытую книгу по медицине. На одной странице красовалась блямба засохшего птичьего помета, на другой я увидела иллюстрации анатомии женского тела. В том, что такие вещи имелись у врача, не было ничего особенного или зловещего. Я снова взглянула вверх и на этот раз чуть не вскрикнула от ужаса. На меня смотрели сверкающие глаза – глаза чучела совы на деревянной поставке. Я невольно рассмеялась: у совы было такое же высокомерное выражение, какое не сходило с лица миссис Уиггс.

Я дунула на чучело, потревожив многолетнюю пыль, что скопилась на перьях совы. Чихнула и замахала руками, разгоняя пыльное облако, ринувшееся мне в лицо. И увидела на столе Томаса стеклянный сосуд для хранения препаратов. Единственный чистый предмет на всем чердаке, – вероятно, его принесли недавно.

Сам препарат был кремового цвета, местами розовый, массивный, словно вырезан из желтого известняка. Размером с мужской кулак, по виду напоминал разрезанный на половинки персик, из которого вынули косточку. В выемке в окружении отложений и прочих тканей я увидела нечто напоминавшее крошечный эмбрион. Большая голова; едва сформировавшиеся ручки, сиявшие, словно белый мрамор; еще бесформенные ладошки скрещены спереди; едва различимые носик и ушко; темная линия там, где должен быть глаз. Женская матка с плодом. Я содрогнулась. Сроду не видела ничего подобного.

Ни окровавленного ножа, никаких других улик. Я повернулась, собираясь уйти. В последний раз подняла над головой свечу, не ожидая увидеть ничего интересного. И чуть не умерла от страха. Прямо передо мной стояла женщина – стояла как изваяние и пристально смотрела на меня. Решив, что это миссис Уиггс, я вскрикнула и тут же плотно сжала губы. Женщина не вздрогнула, не шевельнулась.

В следующее мгновение я сообразила, что это всего лишь портновский манекен, одетый в жалкие старые лохмотья. Я прижала руку к груди. Сердце колотилось как бешеное. Меня саму била дрожь.

На манекене были темно-бордовые юбки, синий бархатный жакет с высоким воротом и черными парчовыми пуговицами. На голове едва держалась дешевая черная соломенная шляпка, украшенная бумажными цветами и ягодами – дрянная вещица дешевой кустарной работы, из тех, что продавались в галантерейной лавке, где работала Мейбл. На юбке виднелись темные, затвердевшие потеки, как будто носившая ее женщина пролила что-то на ткань, а на бархатном жакете – множество прорех и порезов, а также несколько засохших темно-коричневых пятен.

Зачем Томас нарядил манекен и поставил его так, чтобы он возвышался прямо над ним?

У ног манекена я заметила ворох одежды. Нагнувшись, вытащила белую нижнюю юбку, тоже изодранную и изрезанную. Я подняла ее на вытянутой руке. На ней темнели знакомые бурые пятна. По опыту я знала, что это кровь. Я бросила юбку на груду одежды, выпрямилась – и увидела кулон в виде сердечка. Тот самый, что Томас сорвал с моей шеи; тот самый, что раньше принадлежал другой женщине. Теперь он украшал манекен. У меня свело живот, колени подкашивались. Вроде бы Малышка Полли была в щегольской черной шляпке, когда ее зарезали? Я стала судорожно вспоминать подробности о жертвах других преступлений – о Смуглой Энни и об остальных. Не упоминала ли я в своих записях, как была одета Смуглая Энни? А не ее ли это синий бархатный жакет?

Меня лихорадило от страха, унять дрожь не удавалось. Может быть, манекен и есть та «женщина», о которой Томас бормотал в спальне, женщина, замучившая его своим шепотом? Или она – собирательный образ его жертв, трансформировавшийся в его воображении в дух возмездия, который он обрядил в черные одежды, чтобы вновь переживать воспоминания о каждом убийстве? Или это какой-то извращенный символ его искусных преступлений, глядя на который он хоть каждый день может нахваливать себя за изобретательность?

Я втягивала в себя спертый чердачный воздух, пытаясь укротить свои мысли, обуздать воображение. Я не имела доказательств того, что эти вещи принадлежали уайтчепелским жертвам, да их было не так уж и много. Кроме того, в газетах не сообщалось, что убийца снимал с убитых женщин одежду.

Я поспешила уйти, заперла на замок дверь и крадучись спустилась вниз, к своей комнате. На верхней площадке парадной лестницы что-то лежало. Я на цыпочках приблизилась к предмету, и сердце из груди чуть не выскочило. Расческа Айлинг! Ошибки быть не могло: монетное серебро, пожелтевшие кабаньи щетинки, ручку обвивает сияющая прядь медных волос.

К глазам подступили слезы. Только я нагнулась, чтобы поднять расческу, как меня кто-то резко толкнул в спину. Я кубарем покатилась вниз по лестнице. Инстинктивно схватилась за голову, свеча выпала из руки и погасла. Я плашмя приземлилась у подножия лестницы, с трудом дыша и изнывая от острой боли.

В маленькие окошки на входной двери струился тусклый свет раннего утра. Я снова обратила взгляд на лестницу. На верхней площадке плыла, словно фея, янтарная дымка другой свечи. Могу поклясться, что я заметила взмах длинной заплетенной косы и белую ночную сорочку. Это была миссис Уиггс, больше некому.

Я попыталась собраться с мыслями. Все тело болело, но я четко понимала: нельзя, чтобы меня обнаружили с ключом от чердака в руке. Мне удалось отпихнуть ключ по полу подальше от себя. Он залетел под буфет у входной двери. И я потеряла сознание.

– Ее надо уволить, – потребовала я. Спокойно, без крика. Мы находились в столовой. Я сидела в кресле, Томас расхаживал передо мной по ковру, словно прусский солдат по Европе. На нем были все те же обгаженные брюки, в которых он притащился домой.

В результате падения с лестницы я получила ушибы и ссадины, но, слава богу, обошлось без серьезных травм. Миссис Уиггс, вне сомнения, была сильно разочарована. Разумеется, это она, собственной персоной, случайно обнаружила меня. Куда ж мы без нее?! И дня бы не протянули! Очнулась я оттого, что кто-то за руки волок меня по полу столовой. Я увидела свои белые ступни, носочками обращенные к небесам, и пришла в недоумение, не понимая, почему мир отодвигается от меня. Может, я умерла? Миссис Уиггс кряхтела от напряжения, затаскивая меня в кресло, тем более что я сопротивлялась. Наверно, шел уже восьмой час: за окнами было довольно светло, насколько это бывает в безотрадный лондонский день в самом конце сентября.