Клэр Уитфилд - Падшие люди

Израэль ускорил шаг. Все его органы чувств были настроены на тех двоих. Женщина пыталась подняться. Из темноты выступил еще один силуэт. У Израэля сердце едва не выскочило из груди. Он метнулся с тротуара на дорогу. Тот человек вышел на свет, чтобы закурить трубку. Израэль был уверен, что он смотрит на него. Сам он уже почти бежал. На ходу обернулся посмотреть, что там творится, и похолодел. Мужчина преследовал его, что-то кричал. С уверенностью он не мог бы сказать, но ему послышалось что-то вроде «Липский». Фамилия еврея, которого повесили за убийство в минувшем году. Этого было достаточно. Израэль припустил со всех ног, помчался не останавливаясь. Легкие, казалось, вот-вот заполыхают огнем, ноги от усталости подкашивались, но он не позволял себе передышки. Спотыкался, оступался, но бежал, пока не приник к двери своего дома.

Кейт Многоликая

– Как тебя зовут? – спросил дежурный покачивающуюся женщину.

Стоя между двумя полицейскими, которые поддерживали ее, она была похожа на плохо набитое огородное пугало. Констебль Робинсон с трудом поставил ее на ноги, но потом она выскользнула из его рук и, приземлившись в куче мусора на тротуаре, зашлась диким смехом. Он был вынужден позвать на помощь констебля Симмонса, и вдвоем они буквально волоком притащили ее в полицейский участок Бишопсгейта.

Женщине, наверно, было лет сорок пять. Внешне – изможденная тощая пигалица. Лицо уродливо перекошенное, словно от частых побоев его костная структура деформировалась. Под глазами темнели круги, но сами мелкие черты были довольно правильными. Вероятно, некогда она была красива. Безобразие, думал констебль Робинсон, до чего эти женщины доводят себя алкоголем и дурным поведением. Сам он строго придерживался трезвого образа жизни.

– Я спросил, как тебя зовут? – чуть громче повторил свой вопрос дежурный.

На этот раз женщина вроде как попыталась сфокусировать на нем зрение. Вытянула вперед покачивающуюся голову и, прищурившись, вперилась в него напряженным взглядом, словно для того, чтобы прийти в себя, заставить глаза выполнять свое предназначение. Либо собралась рыгать.

– Никак, – огрызнулась она.

Констебли Симмонс и Робинсон закатили глаза.

– Там что, никто не назвал вам ее имя? Вы-то сами узнаете ее?

– Слова никто не сказал, но это не значит, что они с ней не знакомы. Я ее первый раз вижу. Их там тысячи, всех не упомнишь. И все на одно лицо, – ответил констебль Робинсон.

– Можно отвести ее в камеру? – спросил констебль Симмонс. – Она же на ногах не стоит.

– Как угодно. Действуйте.

Костлявая женщина икала и хихикала, пока ее вели по гулкому коридору. Сегодня вечером в полицейском участке Бишопсгейта задержанных было не много. Всего несколько пьяниц, занимавших другие камеры.

Конечно, она знала, как ее зовут! Кэтрин Эддоуз. Коротко – Кейт. Вообще-то, за многие годы она сменила немало имен. Они появлялись и исчезали вместе с мужчинами, которые у нее были, или с причинами, вынуждавшими ее зваться так или иначе. Жизнь Кейт состояла из контрастов, взлетов и падений; золотой середине в ней не было места. Постоянство Кейт было не свойственно ни в чем – ни в деньгах, ни в работе, ни в любви. Либо крайняя нужда, либо изобилие; стабильное умеренное существование – не для нее.

Кейт уже начинала трезветь, но ей импонировала идея поспать несколько часов в теплой сухой камере. Она не помнила, что заставило ее напиться до чертиков, хотя это было не так уж давно. Все тело ломило от усталости: предыдущую ночь она провела в каком-то сарае на Трол-стрит. Вообще-то, она предпочитала ночевать под звездным небом, но только не теперь, ведь по улицам бродит маньяк-убийца, все только о нем и говорят. Мысль об убийце засела у нее в голове.

В камере Кейт легла на спину и вскоре захрапела. Все равно через пару часов она начнет ворочаться. Кейт плохо переносила заточение в четырех стенах. Это неизменно порождало воспоминания – самые худшие – о том времени, когда она горбатилась на оловоплавильном заводе в адской бездне «Черной страны» [18] «Черная страна» (Black Country) – район каменноугольной и металлообрабатывающей промышленности с центром в Бирмингеме (Великобритания). , где от чанов с кислотой жгло глаза и саднило горло. Даже теперь она словно наяву слышала бряцанье и скрежет изготавливаемых цепей, задыхалась от ядовитого дыма, клубами вырывавшегося из печей, в которых обжигали кирпичи, до сих пор в ушах звучал лязг листов стали, что рабочие тащили по земле, и монотонный скрип вращающихся железных колес. Разумеется, она поступила правильно, что решилась испытывать судьбу на студеных улицах Лондона, где можно наслаждаться свободой, музыкой, танцами. Лучше уж ночевать под открытым небом, чем во чреве имперской преисподней, хоть там и тепло. Нет уж, спасибочки.

В десять часов мистер Халл, надзиратель в полицейском участке Бишопсгейта, заглянул в камеру «миссис Никак». Та лежала на спине и храпела как свинья; носки ее башмаков смотрели прямо в потолок. Он продолжал навещать ее через определенные интервалы времени и позже услышал, что она поет в камере. С удивлением он отметил, что голос у нее неплохой. Мистер Халл посмотрел на часы: четверть первого ночи.

Он откинул люк на двери, наблюдая за задержанной. Теперь она сидела спиной к стене и болтала ногами, свесив их на пол.

– Когда меня выпустят? – спросила женщина, потирая глаза, как маленькая девчушка, хотя, судя по морщинам, она была далеко не юна.

– Когда сможешь сама позаботиться о себе, – ответил мистер Халл.

– А я уже могу, честное слово, – пискнула она девчачьим голоском.

Он закрыл окошко. Пусть посидит еще минут пятнадцать, а потом он сообщит дежурному Байфилду, что она очухалась.

Когда ее наконец решили отпустить и повели из камеры в дежурную часть, женщина спросила у мистера Халла, который теперь час.

– Выпить уже не получится, слишком поздно, если ты об этом.

– Мне домой надо. Муж, наверно, с ума сходит от беспокойства, шкуру с меня сдерет.

– И поделом, – сказал он.

– Так который час?

– Второй час ночи.

Ха, можно подумать, Джон переживает, что она куда-то запропастилась. Как пить дать, все денежки, что приплыли к нему в руки, уже потратил на себя и теперь дрыхнет в ночлежке «У Куни». Однако Кейт всегда старалась произвести хорошее впечатление на тех, чье расположение хотела завоевать. Эту привычку она завела еще с той поры, когда пела на улице, зарабатывая исполнением баллад. Если представишь себя определенным образом, окружающие проникнутся к тебе чуть быстрее, отнесутся чуть добрее, и тогда плети им что угодно – все проглотят. Важно понимать свою публику, а у полицейских традиционные представления о том, какой должна быть порядочная женщина: респектабельная, скромная, послушная, хорошая жена и мать. Точь-в-точь как ее сестры. Но уж никак не бродячая певичка с вытатуированными на руке инициалами мужа.