Клэр Уитфилд - Падшие люди

Поздно вечером Сара вернулась с известием, что на улицах стали задевать евреев, пытаясь втянуть их в потасовки; были даже случаи нападения. Толпы скандировали: «Долой евреев!» Я подумала о докторе Шивершеве. Что он чувствует в связи с этим? Испытывает ли он, состоятельный и образованный еврей, такой же страх, как и затюканные простые евреи? Или же, как и мы, женщины, евреи полагают, что «козлами отпущения» станут другие евреи, попроще? Полиция ни на шаг не продвинулась в поисках преступника, и в одной из газет было опубликовано письмо читателя, содержавшее остроумный совет, который меня рассмешил: «Полицейским надо выдать бесшумные сапоги, чтобы они могли подкрасться к Уайтчепелскому убийце».

Реальный сдвиг в расследовании произошел, когда объявился свидетель преступления. Израэль Шварц, еврей венгерского происхождения, шел по Бернер-стрит примерно в то время, когда, предположительно, была убита Лиз Страйд. Я читала и перечитывала свидетельские показания, воображая до смерти перепуганного Израэля Шварца, вписала его в свою картину происшествий, чтобы представить ее более наглядно. И хотя Шварц сообщил полиции все, что он видел, общество заклеймило его «малодушным трусом», поскольку он не вступился за несчастную. Слишком строго судят, подумала я про себя. Когда это мужчины мешали другим мужчинам избивать жен? Никто ведь не обвиняет их в трусости. По словам Шварца, он увидел ссорящуюся парочку. Мужчина был среднего роста, широк в плечах, темноволосый, круглолицый, с усиками. А еще был второй мужчина – высокий, ростом пять футов одиннадцать дюймов [19] Примерно 1 м 80 см. , с каштановыми волосами и усами, в темном пальто. По описанию точь-в-точь Томас и доктор Шивершев.

Когда вечером того дня Томас наконец заявился домой, я ожидала, что вот сейчас все выяснится. Нет, ничего. Ни взрыва бешенства по поводу того, что я рассказала Шивершеву на условиях конфиденциальности. Ни даже признания, что он встречался с доктором Шивершевым. Неопределенность и лицемерие сводили меня с ума. Я была уверена, что видела их вместе в пабе «Принцесса Элис», а теперь засомневалась. Думала про себя: почему же я бездействую? Ведь все факты и признаки, буквально всё указывает на то, что надо спасаться бегством. Чего же я дожидаюсь?

А дело в том, что я, как и всегда, по-прежнему считала: мою судьбу изменить невозможно. Я попробовала себя на поприще медсестры, потом – жены, но меня не покидал страх, что там и тут я занимала не свое место. Потому, наверно, обе роли давались мне с таким трудом. Я ставила перед собой недостижимые цели, пыталась утвердиться в профессии, для которой не годилась, выбрала для себя совершенно неподходящего мужа. Я сознательно стремилась завоевать человека, с которым, я надеялась, смогу совладать, и вот, как дурочка, сама угодила в западню. Оставалось только смиренно ждать неотвратимого конца.

Моя судьба была предопределена давным-давно. Просто в первый раз мне удалось отсрочить ужасный конец. Я всегда знала, что погибну от руки изувера. Иначе почему во сне я часто вижу мужчину с золотым зубом? Бежать бесполезно. Куда бы я ни подалась, его образ живет внутри меня.

Этот мужчина с золотым зубом был одним из клиентов мамы. С его приходом я пряталась под кроватью в нашей комнате в Николе; так я поступала всякий раз, когда мама приводила в нашу каморку мужчин.

В ту ночь, как меня учили, я лежала тихо, будто мышка, хотя кровать надо мной ходила ходуном. Сначала до меня доносились понятные ритмичные звуки, коими обычно сопровождается совокупление, но потом мама как-то странно захрипела, стала хватать ртом воздух, а кровать надо мной запрыгала, проседая почти до моего лица. Я лежала под ней и молилась, чтобы пол разверзся и поглотил меня.

Белая ступня мамы задергалась, как курица со свернутой шеей. Я, пятилетняя девчушка, до смерти перепугалась. Даже описалась. Моча потекла по моей ноге, а я, даром что малышка была, понимала: если на полу образуется лужа, она меня выдаст. Мамин клиент не должен узнать, что я здесь. Я засунула под юбку руку, пытаясь остановить струю. Но лужа продолжала разливаться, достигла мужского ботинка и стала расплываться вокруг каблука, словно растекающийся сироп.

Я замерла, одеревенела, когда мужчина нагнулся, чтобы посмотреть, откуда льется вода. Голова у него была огромная, как у медведя, все лицо в складках, словно морда кровавой гончей, только перевернутая вверх тормашками. Черная борода, красные вспухшие глаза с яркими синими кругами. Он улыбнулся мне, сверкнув золотым зубом, и ушел.

Нога мамы свисала с кровати. Два дня я наблюдала, как она из белой превращалась в лиловую, по мере того как сворачивалась кровь. Я должна была умереть в той комнате, но меня спасло то, что к нам заглянул домовладелец: пришел за квартплатой. Чистая случайность. Повезло.

Теперь в доме нас осталось трое, три души в чистилище, связанные друг с другом не больше, чем бревна, плывущие по реке. Грядет что-то ужасное, чувствовала я. Удушающее облако заволакивало дом, проникая во все помещения, как зловонный туман, заползавший под входную дверь. Кухарка ушла, найдя другое место в Кенсингтоне; неделю спустя ушла и Сара. Садовник, работавший у нас по выходным вторую и четвертую неделю каждого месяца, просто перестал приходить. Мой дом постепенно закрывался изнутри; те, кто не находился в эпицентре бури, видели ее приближение и спешили отскочить подальше. Осень сменилась зимой, в доме стало темно и холодно; все в нем приобрело какой-то унылый синеватый оттенок. Теперь, когда миссис Уиггс некому было отдавать приказания, дом окутала тишина.

Как-то вечером я нечаянно столкнулась с Томасом на лестничной площадке. При виде друг друга мы встали как вкопанные. Я почему-то замешкалась, и он принял это за приглашение. Улыбнулся. И меня кольнуло чувство вины.

– Как дела, Сюзанна? – спросил Томас.

Я не ответила. Опасалась, что, если пожалею его, часа не пройдет, как окажусь под ним, хотя бы ради создания иллюзии нормальных отношений. Я шмыгнула в свою спальню, заперлась, припала ухом к двери и услышала, как Томас подошел ближе. Я чувствовала, что он стоит за дверью и его лицо находится в нескольких дюймах от моего. Я взялась за ручку двери, она чуть-чуть повернулась: Томас пробовал открыть дверь с внешней стороны. Затаив дыхание, я крепко держала ручку, пока он не оставил попыток войти в спальню и не ушел. Я так и не поняла, что это было. Спектакль? Проверял меня на прочность?

В другой раз мы столкнулись в прихожей. Он собирался уходить. На нем было его длинное синее пальто из шкур тридцати двух волков. Как раз вставало солнце, свет струился в оконца по обе стороны от входной двери. Я смотрела на стройный силуэт мужа в цилиндре, с черным саквояжем, и в этой безликой фигуре узнавала того дьявола, о котором писали газеты. Томас притронулся рукой к цилиндру, пожелал мне доброго утра и ушел.