Наташа Ридаль - Проклятье Адмиральского дома

– Джозеф, где вы пропадали? Ирэн возвращается домой. Ее родители пригласили нас сегодня на ужин! А еще с вами хотел побеседовать этот старый полицейский.

Пока старший инспектор проводил допрос в гостиной, прямо под ним в подвале Адмиральского дома Адам Окли, склонившись над железным тазом, застирывал манжету рубашки. Капельки пота выступили на висках камердинера, он то и дело лихорадочно оборачивался на дверь, опасаясь, что в кухню вот-вот войдет кухарка, вернувшаяся с рынка, или заглянет одна из горничных. Выжав рукав, Окли критически осмотрел едва заметные розоватые разводы, вздохнул и торопливо выплеснул из таза воду, окрашенную кровью.

Отсутствие Уильяма за обедом обеспокоило Джозефа. Он искал и не находил объяснения странному поведению друга со вчерашнего утра. Ссора Уильяма с Дональдом, а главное – его угроза и затем исчезновение из гостиной в самый неподходящий момент невольно наводили на мысль о причастности к преступлению человека, которому Уолш привык безоговорочно доверять.

После обеда он отправился на прогулку в парк Хэмпстед-Хит. Ему хотелось побыть одному и спокойно подумать. Эмили так долго ждала приглашения от Грантов, что не могло быть и речи об отмене их вечернего визита.

В голове Джозефа роилось множество вопросов, и он приложил изрядное усилие, чтобы хоть немного упорядочить этот улей. Зачем Оливии понадобилась короткая пауза перед сообщением о женщине, которая вошла в студию Дональда? Что, если она успела ее рассмотреть, но по какой-то причине решила не называть имя полицейскому? Почему Хезер не рассказала мужу о домогательствах Дональда? Логично, что Артур скорее поверил бы жене, чем сыну, если только обвинения в измене не имели под собой почвы. Поспешное заявление Хезер, что у нее нет предположений относительно возможного убийцы, позволяло заключить, что она знала или догадывалась, кто это, и покрывала его. И как циркуль, описывающий круг, молодой человек возвращался к размышлениям о скрытых мотивах Уильяма.

Правда, была еще Ирэн Грант, которая плакала утром в день убийства. Быть может, именно тогда она поняла, что Дональд намерен ее бросить? Интуитивно Уолш чувствовал, что такие женщины не прощают обиды. И наконец, Джейн Андервуд. Что она делала на втором этаже и почему в разговоре с Джонсом утверждала, что прошла в столовую через первый?

По пути домой студент бросил взгляд на свое отражение в окне таверны на углу двух утопающих в зелени улиц. Отражение напомнило ему про зеркальное письмо, направив течение мыслей в новое русло. Могла ли записка иметь отношение к убийству Дональда, и если да, то действительно ли в ней содержался намек на другое преступление, возможно, еще одно убийство, совершенное с помощью атропина?

Из дверей булочной на противоположной стороне улицы доносился запах горячих рогаликов. Джозеф не удержался, купил два и съел на ходу.

Узкая улочка Фласк-уок привела его к старинному пабу «Фласк» – тому самому, что упоминается в романе Сэмюэла Ричардсона «Кларисса, или История молодой леди». Как страстный любитель английской литературы Уолш не смог пройти мимо. Скользнув взглядом по чугунным каминам, облицованным плиткой, и лепным карнизам на потолке, он задержался у перегородки, которую украшали хромолитографии картин бельгийского художника Яна ван Беерса. Литературно-исторический экскурс вполне закономерно завершился пинтой стаута, с которой Джозеф шел к одному из свободных столиков, когда его окликнул знакомый голос:

– Уолш, дружище, присоединяйся ко мне!

Молодой человек обернулся и направился к Уильяму, прикидывая, сколько пинт тот успел пропустить с десяти утра.

– Мой брат был мерзавцем, – произнес Стаффорд заплетающимся языком и надолго замолчал, рассматривая остатки эля на дне кружки.

Джозеф уже потерял надежду получить объяснения, но тут Уильям заговорил вновь:

– Я – любовник Хезер, жены моего отца. Ты ведь это знаешь? Ты всегда всё знаешь… Но ты никому не скажешь… А Дональд заметил, как она выходила из моей спальни, и решил, что тоже может рассчитывать на сладкое…

– Он угрожал всё рассказать твоему отцу?

– Я пытался приструнить его, – не слушая продолжал Уильям, – вот только гаденыш уже нашел мое слабое место… Не могу понять, чего он хотел больше: получить Хезер или увидеть, как отец выгоняет нас обоих…

– И ты снова пошел к нему перед ужином?

– Да, черт возьми, пошел! – глаза Уильяма сузились. – Он сказал Хезер, что будет ждать ее ночью… Я собирался хорошенько отделать его, а не убивать! Но он уже был мертв! Я машинально наклонился и проверил пульс… Ты мне веришь, Джозеф?

– Почему ты никого не позвал? – нахмурился Уолш.

Уильям нервно водил пальцами по столу.

– Я испугался. Утром я угрожал Дональду, и это слышала Ирэн… Я хотел поскорее вернуться в гостиную, но кто-то поднимался по лестнице, и я бросился на третий этаж… Я сделал только хуже, да? Ирэн обо всём рассказала полицейскому?

Уолш кивнул.

– Все наверняка думают, что это я… – простонал Уильям.

– Бегство с места преступления – твоя первая ошибка, – сердито заметил Джозеф. – А вторую ты совершил сегодня, улизнув в паб, вместо того чтобы встретиться со старшим инспектором Джонсом.

– Как ты не понимаешь? Я не могу сказать ему правду… не могу признаться, что мы с Хезер – любовники… Если отец узнает…

Стаффорд вдруг заплакал, как ребенок, склонившись над столом. Уолш верил, что он не убивал Дональда, однако, отказываясь ставить под удар любимую женщину, Уильям добровольно затягивал петлю на собственной шее. Джозеф видел лишь один способ спасти друга: найти настоящего убийцу.

Ужин в роскошном особняке Грантов на Брук-стрит проходил скромно, в семейном кругу. Родители Ирэн еще оплакивали младшую дочь, которая, как подозревала Эмили, покончила с собой, утопившись в озере Серпентайн. Гранты относились к мисс Стаффорд почти как к члену семьи. Этим, вероятно, объяснялось их приглашение, несмотря на то что девять месяцев траура истекали лишь к концу лета. Джозеф Уолш терялся в догадках, отчего именно ему выпала честь сопровождать Эмили в дом, где о нем могли знать только со слов Ирэн. Чем он заслужил подобное расположение? Пытаясь найти ответ в лучистых глазах своей спутницы, он сделал вид, будто удовлетворен озвученным ему поводом:

– Я покажу вам Адмиральский дом на полотне Констебла. Вы ведь хотели его увидеть?

Картина, висящая в холле, оформленном в неоготическом стиле, полностью соответствовала своему названию – «Романтический дом в Хэмпстеде» – и имела мало общего с особняком, в котором на днях произошло убийство. Художник-романтик запечатлел его как часть милой пасторали. Теперь, в конце девятнадцатого века, Джозеф с трудом мог представить себе коров, пасущихся под окном его спальни.