Никлас Натт-о-Даг - 1794

Теперь он точно вспомнил, куда ему надо. Пригнувшись, рванулся вперед.

Он жадно хватает воздух, но впустую — огонь, похоже, высосал из воздуха весь кислород. Задыхаясь, опустился на колени и пополз. У самого пола легче, хотя доски пола очень горячие — по-видимому, снизу они уже охвачены огнем.

Под ним всего два дюйма древесины. Ему даже показалось, что он слышит натужный скрип прогибающихся балок перекрытий. В любую секунду они могут не выдержать, и тогда он рухнет в полыхающую адским пламенем преисподнюю.

Толкнул дверь. Только бы не ошибиться.

Нет. Не ошибся. Та самая комната. Две колыбельки стоят так, как и стояли. Кардель на ощупь схватил подмышку два крошечных завернутых тельца и ринулся назад, моля Бога, чтобы обратный путь все еще оставался более или менее свободным.

В коридоре сквозь щели в разошедшихся от жара досках пола тянул раскаленный сквозняк. Он вдохнул, опустился на пол и сделал глубокий, как мог, вдох. В груди загорелось, но надежда есть: должно хватить.

Помчался к лестнице и внезапно почувствовал: что-то не так. Его ноша… чересчур легка. Он здоровой рукой ощупал головку… это, наверное, Карл. У него волосы короче, чем у сестренки. Чего-то не хватает, что-то он забыл, что-то важное… может, любимую тряпичную кошку мальчика, без которой он никак не хотел засыпать? Неужели выронил?

Кардель присел, ощупал пол и вскоре нашел — но никак не то, что ожидал. Что-то маленькое… ножка или ручка. Обугленная детская ножка. Нет, кажется, ручка.

Сознание путалось. Нет… конечно, не то и не другое… Жар сделался невыносимым, языки пламени совсем близко. Сил подняться уже не было. Он покрепче обнял сверток и мешком скатился с лестницы. Нет… опять что-то потерял. Жалобно воя, Кардель пополз назад. Вслепую что-то прилаживал, поворачивал, пытался придать детям утраченный облик. Но руки не слушались, деревянный протез никак не хотел подчиняться его воле, культя дергалась от боли. Что он ни делал, получалось только хуже.

И сообразил, что бредит, только когда заставил себя на долю секунды открыть глаза. Никакие не ручки, не ножки — на полу валялись уже истлевшие головешки.

Еще несколько секунд — и конец.

Надо уходить. Он приоткрыл одеяльце — и понял: уходить он никуда не хочет. Надо тут же покончить с этим кошмаром. Последнее усилие — и можно ни о чем и никогда больше не думать.

Попробовал заставить себя не двигаться с места. И удалось бы, если бы не загорелись волосы. Кардель начал здоровой рукой бить себя по голове, чувствуя, как лопаются на голове пузыри и по вискам течет сукровица, — и понял: желание выжить преодолеть невозможно.

Кому, как не ему, это знать.

Босые ноги в ранах и ушибах, но она боли не чувствует. Бежит — долго и отчаянно.

И только взлетев на вершину холма и увидев знакомую долину, Анна Стина остановилась и замерла от ужаса.

Красивый, ухоженный дом, дом, где она оставила своих детей, больше не существует.

На его месте… что-то непостижимое, бесформенный багровый скелет, иногда темный, иногда внезапно разгорающийся, когда ветру приходит в голову поработать кузнечными мехами и раздуть еще затаившееся в чреве пожарища пламя. Линдворм [50] Вымышленное существо, дракон, лишенный крыльев и задней пары лап. , впавший в дрему после сытной трапезы. Двуногий дракон начеку: время от времени вспыхивают зловещим пламенем его огненные глаза.

Тропа серебрится в свете луны. На яблони, те, что ближе к дому, наброшена алая паутина тлеющих веток.

Она очень устала, глаза застилают слезы… вся картина кажется призрачной, невозможной в реальном мире, и на секунду возникает надежда — уж не игра ли это искаженного бесконечными ударами судьбы воображения? Она вспомнила отправляющийся в плавание кораблик из древесной коры, вспомнила музыкальный, неотразимо заразительный детский смех.

— Майя?

Она повторяет их имена раз за разом.

— Майя? Карл?

Ночи нечего ей ответить.

Он ждет.

Воздух остывает. Пожар постепенно выдыхается, дом скорее тлеет, чем горит. Только иногда, как напоминание о былом величии, вырывается к небу длинный язык пламени, и тут же, обессилев, гаснет.

Через холм перевалила пожарная телега, запряженная старым жеребцом, приучившимся за годы службы не бояться огня. Несколько человек неторопливо развернули кожаные шланги, в ход пошли топоры и пилы — валят деревья, обрубают сучья, мочат в воде и неутомимо хлещут по земле, гася отлетевшие головешки, — дождя не было уже несколько дней, сухая трава может загореться как дважды два. Дом уже не спасешь, надо предотвратить лесной пожар. В воздухе по-прежнему летают невесомые бабочки пепла.

Внизу, в долине, на фоне тлеющих стен появилась странная, похожая на призрак, тень. Покачиваясь и, очевидно, без всякой цели, перемещается она вдоль сгоревшего дома. Постепенно движения становятся более осмысленными — и тень направляется к нему, к Эрику.

Наверняка не человек. Монстр, порождение огня. Снова почему-то вспомнил наставительную интонацию учителя Лундстрёма: продукт горения. Голова дымится, черное лицо, вместо одежды — обугленные тряпки. И самое страшное — левая рука. Она будто светится изнутри красным адским светом. Как это может быть?

В нескольких шагах призрак останавливается. Эрика охватывает необъяснимое волнение. Какое-то чувство, которому Эрик и сам не может подобрать название, подсказывает: вот она. Вот она, его награда. Неважно, что глашатай прибыл в таком странном обличье.

Посланник счастья подходит к нему вплотную и поднимает его на руки, как маленького ребенка. У Эрика кружится голова от счастья, ему теперь кажется, что и он сам — одна из искр, постепенно гаснущих в ночном небе, один из этих мучнистых мотыльков.

И вода… холодная вода. Как он туг оказался? Как он оказался в этом корыте? Непреодолимая сила толкает его вниз. Впрочем, ошеломившие поначалу ледяные объятья уже кажутся желанными — здесь царят мир и покой. И только когда ему не хватает воздуха, тело его изгибается без всякого с его стороны приказа, само по себе, но что он может сделать с чудовищной силой, удерживающей его под водой? Свет от пожара пока еще достаточно силен, он различает жуткую гримасу на склоненным над ним лице…

Наконец не выдерживает, делает вдох и, захлебнувшись, внезапно понимает: это она! Это ее лицо!

Его переполняет счастье. Наконец! Она прекрасна, как влажный луг под лучами весеннего солнца. Это не огненный монстр, это она с улыбкой склонилась над ним, и он отвечает ей улыбкой.

Ему нечего больше бояться, что лицо потеряло чувствительность. В любую секунду, вот сейчас, сейчас… Сейчас их губы сольются в поцелуе.

Наконец-то он заслужил его, этот поцелуй.