Валерий Введенский - Напиши себе некролог

— Старика лучше догони! — велел ему Крутилин и выстрелил снова.

Федька в ответ бросил весла и пару раз пульнул по мосту, Ивану Дмитриевичу даже пришлось спрятаться за опору. Выждав несколько секунд, выглянул — Федька по-прежнему греб. Еще несколько саженей — и стрелять будет бесполезно, слишком далеко. Крутилин, опершись рукой на парапет, пригнулся и прицелился. Федька умер мгновенно.

— На! — Крутилин протянул Яблочкову утерянный ремингтон и удостоверение. — Повезло, что Рыкачев не упал в воду.

— Вот спасибо! — обрадовался Арсений Иванович. — Как вы его вычислили?

— Не имей сто рублей, а имей сто друзей.

Яблочков про себя произнес бы эту пословицу иначе: имея сто друзей, будешь иметь двадцать семь тысяч ассигнациями. Именно столько он обнаружил в сейфе, куда утром заглянул (ранее Крутилин ключ ему не доверял). Трудами праведными такие деньжата не заработать.

— Старикашку допросил? — поинтересовался Крутилин.

Пойманного верзилой курьера он велел сразу же отправить в сыскное. Допрашивать в тот момент было некогда — сперва под его руководством местные рыбаки ловили лодку с трупом, потом проводил опознание, затем Иван Дмитриевич докладывал начальству.

— Молчит! — развел руками Яблочков. — Даже имя назвать отказался! Все время молится и земные поклоны кладет.

— Значит, «странник». Я так и решил. Никто, кроме них, столь быстро не ходит.

— Что за странник? — удивился Яблочков.

Наиболее радикальное из старообрядческих согласий — странническое. Основателем его считается инок Евфимий, родившийся в середине XVIII века. Ни одно из беспоповских течений, тогда существовавших, ему не пришлось по нраву. «Новопоморцев» он критиковал за произнесение молитвы во славу Государя Императора, «новоженов» — за венчания в официальной никоновской церкви, «федосеевцев» — за отказ от «иноческого» обряда, «филипповцев» — за то, что согласились именоваться «раскольниками».

Потому-то Евфимий и основал свою церковь. Он учил последователей, что в русского царя вселился Антихрист, и по сей причине истинно верующим необходимо полностью порвать со властью — не записываться в ревизские сказки, не платить податей в казну, не иметь недвижимого имущества, паспортов и постоянного места проживания, не вступать в брак. Целью «странников» должно стать «сохранение святой веры при власти Антихриста».

Согласие делилось на две группы: собственно «странники», или «крыющие», которые вели монашеский образ жизни и постоянно переходили с места на место; и странноприимцы, или «жиловые», содержавшие тайные пристанища, в которых останавливались отдохнуть «крыющиеся». Странноприимцы не были полноправными «странниками» — они не могли участвовать с ними в общей молитве и разделять трапезу, но без их помощи и участия эта церковь не могла бы существовать. Лишь на склоне лет или в случае тяжелой болезни странноприимцев крестили «в странство». Службы у «странников» проходили по древним дониконианским правилам, шли без пропусков, слушались с благоговениями. В иные вечера «странники» клали до шести тысяч земных поклонов.

Почти сто лет власти ничего не знали о «странниках», да и обнаружили их по случайности, когда ловили шайку беглых солдат в Пошехонских лесах. «Власть царя над собой не почитаю, христианином его не признаю», — заявляли «странники» на следствии. За такие речи их отправляли на каторгу. Церковь была разгромлена. Но не до конца.

Со смертью в 1674 году вятского епископа Александра епископов-староверов не осталось, и рукополагать священников стало некому. Прежде рукоположенные постепенно умерли, и перед верующими стал вопрос: как совершать службы и таинства? Одни согласились на приглашение попов, рукоположенных уже по новым книгам (после совершения соответствующего чина — «исправы»), таких староверов называли «поповцы». Другие же сочли, что священники из-за воцарения Антихриста лишились благодати, и решили обходиться без них.

— Самые рьяные из раскольников.

— Значит, Пятибрюхов соврал.

— Нет, Степан Порфирьевич тут ни при чем. Пятибрюхов — «поповец», а «странники» — беспоповцы. Они друг к дружке хуже, чем к официальной церкви, относятся.

— А как Рыкачев к «странникам» попал? Пойду-ка я еще разок нашего старичка допрошу, — решил Яблочков.

— Бесполезно, — остановил его Крутилин. — Ничего он не скажет. «Странники» с властью не разговаривают.

— И что с ним делать?

— Передадим в Третье отделение. Государственные преступники — по их части.

Когда Яблочков покинул кабинет, Иван Дмитриевич взял возвращенный им ключ от сейфа и открыл его.

— Залезал, — произнес он, не обнаружив вставленной в щель между дверцей и стенкой белой ниточки.

Он пересчитал деньги, все оказались на месте, однако Яблочков тоже их пересчитывал, потому что зола, которой Крутилин пересыпал деньги, лежала кучками внизу.

Не перегнул ли Крутилин палку в истории с Жупиковыми? Тот ведь вполне мог обойтись и без извинений. Но Иван Дмитриевич захотел проверить Яблочкова на умение держать удар. Вышло, что умеет. Может, пора взять его в долю? Крутилину давно уже было не по чину с мазуриков дань собирать и выцыганивать щедрое вознаграждение с потерпевших за якобы разысканные вещи.

Нужного помощника подыскивал давно. Но никто не годился. Служивший до Яблочкова Выговский был чересчур честным, а Фрейлих — слишком глупым. У Яблочкова имелся свой недостаток — романтик. Но других кандидатур на горизонте по-прежнему нет. Предложить Арсению? Нет, рано, не готов.

Крутилин сам был не готов. Уж больно ему не хотелось делиться…

Таня два часа крутилась у зеркала, выбирая платье и шляпку, из-за этого чуть на девятичасовой поезд не опоздали. Леонид Каретный с двумя букетами (один — Сашеньке, второй — возлюбленной) встретил их на вокзале в Лигове. До Бауха шли пешком, останавливаясь у каждого куста сирени, чтобы насладиться запахом.

На сей раз сверление болезненным не было — доктор всего лишь вытащил временный цемент из зуба. Но вот пломбировка каналов, которые успел проковырять в полости зуба червь, прибавила Сашеньке седых волос. Чуть за палец Бауха не укусила!

— Почему не дали наркоз? — заорала княгиня, когда дентист наконец-то разрешил закрыть рот. — Мне же больно.

— Потому что канал пломбируется ровно до того момента, пока пациент не вскрикнет.

— Как это бесчеловечно.

— Если ввести ваше сиятельство в наркоз, вы, конечно, не почувствуете боль при пломбировке. Зато потом будете кричать от нее всю ночь, а утром явитесь сюда. И придется опять делать все по новой.