Борис Акунин - Дорога в Китеж

Нынче был вторник, но, к удивлению мушкетеров, во дворце было тихо и сонно. На стеклах парадной анфилады золотилась пыль, подсвеченная предзакатным солнцем.

Лакей провел молодых людей в Зеленую Гостиную, где они застали августейшую чету за странным занятием. Их высочества стояли на четвереньках и что-то разглядывали под столом.

— Говорю тебе, здесь ничего нет! Фома неверующий! — сердито говорила Александра Иосифовна по-французски.

— Мои мушкетеры пришли, — выглянул из-под скатерти Константин Николаевич.

Он вылез, помог подняться супруге, хорошенькой румяной немочке. Всего месяц назад ее высочество родила третьего ребенка, но уже совершенно оправилась.

— У нас вчера был спиритический сеанс, стол ужасно скрипел и крутился, а этот скептик подозревает какой-то трюк. Скажите ему, господа, что мир духов существует! — потребовала Санни, прелестно дунув на свесившийся золотистый локон.

— Э, да вы не с Портосом, — удивился великий князь, увидев, что Воронцов и Воронин с кем-то незнакомым.

— Это Ларцев, считайте его нашим Д’Артаньяном. Только благодаря ему вы видите нас живыми, — сказал Вика. — Ах, какую мы расскажем вам историю!

— Что такое? — схватилась за сердце великая княгиня. — И где Мишель? Надеюсь, с моим медведем ничего не случилось?

— Он, как всегда, первым делом отправился выразить почтение вашему повару мсье Шомону. Вы же знаете, Мишель везде дружит с поварами. И любит заранее знать, какие подадут блюда. Но про приключение он говорить запретил. Боится, мы всё испортим. Нам дозволено рассказать только о сватовстве.

— Господи, это самое интересное! — захлопала в ладоши Санни. — Скорей садитесь. И ради бога ничего не упускайте!

Константин Николаевич смотрел на свою очаровательную жену с обожанием. Великий князь впервые увидел принцессу Александру во время поездки в Германию, когда ей было семнадцать, а ему девятнадцать, и тут же написал отцу: «Она или никто». Для сына российского императора брак с младшей дочерью малозначительного немецкого князька был незавидной партией. Государь соизволения не дал, но Константин умел быть упрямым и в конце концов своего добился. Получилась очень счастливая пара, наблюдать за которой было истинное удовольствие.

Слушая рассказ о двойном обручении, Санни ахала, задала тысячу вопросов, а в конце даже прослезилась. Расцеловала обоих женихов, пожелала им такой же чудесной жизни, «как у нас с Коко».

Тут явился Портос, и княгиня переключила внимание на него.

— Вы узнали, что будет на десерт? Мсье Шомон наотрез отказался мне говорить.

— Узнал, но не скажу, — ответил Питовранов, приложившись к ручке. — Он взял с меня честное слово. — Повернулся к приятелям. — Про Тяпу не рассказывали? Отлично. Публике сидеть тихо. Не перебивать. Можно ахать и охать.

Рассказчик он был превосходный. Собственно, это был даже не рассказ, а целое представление — с жестами, драматическими паузами и живыми картинами. Закончил Мишель свое повествование, лежа на ковре — изображал мертвого разбойника Тяпу.

— Хотела бы я всё это видеть собственными глазами! — прошептала потрясенная Санни. А великий князь крепко пожал Адриану Дмитриевичу руку.

— И вправду бравый гасконец. Даже имя похоже Адриан — Д’Артаньян. Кто вы? Откуда взялись?

Ларцев был предупрежден, что о самовольной отлучке из ссылки говорить не следует. Ответил, что он дорожный подрядчик, и сразу завел речь о Сибирском тракте, о необходимости железных дорог, о том, как можно было бы устроить и организовать это большое дело.

У Санни деликатно затрепетали точеные ноздри — ее высочество сражалась с зевотой.

Константин Николаевич любезно произнес:

— Великая мечта, великая. Нужно будет изучить ваш проект всерьез — после войны — разумеется, победоносной.

— «Разумеется победоносной»? — с вопросительной интонацией повторил Воронин. — Кажется, еще вчера вы оценивали перспективу иначе.

— Я всего лишь цитирую отца, — кисло молвил великий князь. — Я виделся с ним сегодня с глазу на глаз после Государственного Совета. Государь велел попросить прощения у Санни, что из-за неотложных дел пропустит «Лё Меркреди» (завтра ведь среда), но уже со следующей недели обычный порядок восстановится. Сказал: «Мы будем спокойно пить чай по средам, невзирая на войну, которая станет для русского оружия, разумеется, победоносной». Он и на совете говорил только о наступательных действиях. Вспоминал, как в четырнадцатом году казаки жгли костры на Елисейских Полях.

— Всё до такой степени плохо? — тихо спросил Виктор Аполлонович.

— Я этих ваших слов не слышал, — нахмурился его высочество.

С минуту все молчали, а когда заговорили вновь, то ни военной, ни железнодорожной темы больше не касались.

Беседой завладела Александра Иосифовна. Высказав свое видение того, как должна быть отпразднована двойная свадьба и куда лучше молодым отправиться в свадебное путешествие, великая княгиня похвасталась шалостями четырехлетнего Николаши, резвостью двухлетней Оленьки и аппетитом месячной Верочки, а потом принялась увлеченно описывать вчерашний спиритический сеанс.

В конце ужина торжественно подали десерт — обожаемое ее высочеством ромовое суфле, которого она не ела несколько месяцев из-за тяжести и послеродового нездоровья. Лейб-медик по секрету сообщил повару, что ограничение снимается, и Александре Иосифовне устроили сюрприз. Вся участвовавшая в заговоре прислуга собралась у дверей полюбоваться, как визжит и хлопает в ладоши великая княгиня.

Всплескивая руками, Санни перевернула чашку с кофеем и забрызгала пышный манжет. Это вдохновило ее на патриотическую идею. Статочное ли дело во время войны с Францией следовать французским модам? Чем вологодские кружева хуже нантских гипюров? Надо завтра же собрать свой круг и запустить новый обычай!

Теперь давил зевки и скрипел стулом Ларцев. Когда Воронцов, лучше всех разбиравшийся в этикете, посмотрел на часы и с сожалением заметил, что время уже позднее, Адриан Дмитриевич вскочил на ноги первым.

— Как тебе наша Анна Австрийская? — спросил его Питовранов, когда коляска выехала за ворота парка. Вздохнул, наткнувшись на непонимающий взгляд. — Придется тебе, Адриан, все-таки прочитать роман господина Дюма, коли уж ты связался с мушкетерами, иначе будет утомительно переводить тебе все наши шутки. Это мы так между собой называем нашего шефа: Анна Австрийская.

— Константин? Пустельга, — махнул рукой Ларцев.

Несколько фраппированный Эжен сухо сказал:

— Сколько я помню зоологию, пустельга — это степной сокол.