Борис Акунин - Дорога в Китеж

Эжен кинулся к нему.

— Наконец-то! Я уж не чаял… Где вы были?

— У министра путей сообщения. С Ворониным, — отвечал Ларцев, несколько удивленный столь бурной радостью.

Вспомнив о правилах вежливости, Евгений Николаевич осведомился, как прошла важная встреча. (Ведь неважных встреч с министрами не бывает.)

— Обыкновенно, — ответил Ларцев. — Я вижу, у вас что-то случилось.

Сделал выжидательную паузу.

Предупредив о сугубой конфиденциальности дела, Воронцов изложил его суть. Попросить Адриана принять участие в крайне неприятном объяснении с аферисткой не решился. Сказал лишь:

— Научите меня, как разговаривают с американцами.

— А как разговаривают с русскими?

— Смотря какой русский, — удивился вопросу Эжен.

— То же и с американцами. Идемте.

— Куда? — спросил Воронцов, боясь верить такому счастью.

— Вы же сказали, она остановилась в «Демуте»? Я видел эту гостиницу, она в пяти минутах отсюда.

— Благодарю вас! Я не смел надеяться, что вы согласитесь ввязаться в эту ужасную историю.

Ларцев странно на него посмотрел.

— Это ужасная история? Должно быть, вы прожили очень приятную жизнь.

Граф смутился, подумав: а ведь действительно…

Пошли вдоль Мойки.

Всё больше волнуясь, Воронцов поделился со спутником мыслью, не дававшей ему покоя:

— А что если госпожа Лир не авантюристка? Что если она по-настоящему любит Николая Константиновича? Тогда получается, что роль, которую мы на себя взяли, отвратительна.

Адриан невозмутимо ответил:

— Я не специалист по любви, но, насколько я слышал, если любят, векселей не берут и в шантажи не пускаются. А впрочем что гадать, скоро увидим.

В знаменитой гостинице мадемуазель Лир занимала самый лучший апартамент, куда вел отдельный коридор.

Постучали.

К изумлению Воронцова дверь открыл юноша, одетый по-старинному: в камзоле и шляпе с пером, со шпагой на боку. Сделал церемонный поклон, насмешливо воскликнул тонким звонким голосом:

— А вот и мсье Атос пожаловал. Ба, да тут целая мушкетерская рота!

Сказано было на бойком французском с сильным иностранным акцентом. При втором взгляде стало ясно, что никакой это не юноша, а молодая бабенка с пренаглой миной на смазливой мордашке. Но больше всего Евгения Николаевича поразил не маскарад, а то, что обитательница номера назвала его «Атосом». Откуда, откуда могла она знать о прозвище, под которым Воронцов был известен очень немногим? И как вообще догадалась, кто перед нею? Загадка!

— Видите, специально для вас нарядилась в костюм, в котором играю капитана Фракасса. Чтобы соответствовать, — продолжала веселиться поразительная особа. — Милости прошу, мушкетеры.

Виляя бедрами, вошла в гостиную первой.

— Молчите, предоставьте разговор мне, — тихо молвил Ларцев. — Я вижу, будет интересно.

Сели в кресла. Актриса покачивала миниатюрной ножкой в ботфорте и с улыбкой разглядывала посетителей.

Она наслаждается моментом, с изумлением понял Воронцов.

— Коли вы нас ждали, стало быть, не нужно объяснять, по какому мы делу, — начал он по-русски, забыв о ларцевском предупреждении.

Фанни перебила:

— Увы, я не успела выучить ваш чудесный язык. Не было нужды. Все, с кем я встречалась, говорили по-французски, а некоторые и на моем родном языке. Мой любимый Ники изъясняется на английском не хуже, чем мой парижский приятель лорд Соммерсби…

«Любимый Ники» — она его любит, с упавшим сердцем подумал Атос, а госпожа Лир продолжила:

— …который подарил мне вот эту сапфировую брошь. Конечно, камень не очень крупного размера, но ведь то обыкновенный лорд, а Ники — племянник императора. Я получила от него более существенные доказательства страсти.

Замечание было явно меркантильного свойства, и Евгений Николаевич немного ободрился. Кажется, при настоящей любви таких речей не ведут?

Тут заговорил по-английски Адриан, мисс Лир ему что-то ответила, и у них началась непонятная графу беседа. Он догадался только о смысле первой фразы, обращенной барышней к Ларцеву: «Оу, юрамерикен».

Реплики обеих сторон были недлинными и энергичными. Кажется, происходила торговля. При этом американка горячилась и повышала голос, а Ларцев оставался спокоен и, наоборот, говорил всё тише.

Наконец актерка-травести порывисто поднялась и вышла в соседнюю комнату, должно быть, спальню — через дверь было видно кровать под балдахином.

— Что она? — нетерпеливо спросил граф.

— Набивает цену. Требует за всё миллион.

— Сколько?!

— Особенно напирает на письма. Говорит, что они препикантные. Вся Европа будет зачитываться. Сейчас принесет «образец товара».

— Значит, все-таки вымогательница, — окончательно успокоился по главному поводу Воронцов.

— Перворазрядная. Я их немало повидал. Эта — из самых зубастых.

Адриан вдруг поднялся, подошел к письменному столу и начал быстро перебирать лежавшие там бумаги.

— Одного не пойму, — подивился Евгений Николаевич. — Откуда она узнала о нашем визите? И о том, что я — Атос?

— А вот. — Ларцев взял со стола бумажку. — Записка: «К вам едет какой-то Атос спасать ихнюю честь».

— Постойте! — воскликнул граф. — Про спасение чести сказал на прощанье великий князь. Но рядом никого не было. Только дежурный жандарм.

— Значит, она подкупила жандарма, чтобы следил за теми, кто приходит к Константину. Вы при ней ничего мне по-русски не говорите. Как видите, язык она знает.

Послышались легкие шаги, скрип ботфорт, и Ларцев вернулся к креслу.

— Вуаля, — молвила американка, протягивая Атосу листок с великокняжеским вензелем. — Специально для вас выбрала письмецо не на английском, а на французском.

Евгений Николаевич взял письмо, будто ядовитую змею, взглянул на первую строчку и дальше читать не стал. Строчка была такая: «От смиренного русского коврика попирающей его американской ножке».

Кошмар, подумал граф. Миллион так миллион. Любые деньги, только не публикация.

С отвращением протянул письмо обратно, но Фанни щедро махнула рукой:

— Дарю. Отвезите папаше. У меня таких целая пачка. Еще и похлеще есть.

— Вы низкая интриганка! — не сдержался Евгений Николаевич. Никогда в жизни не разговаривал он с женщинами так грубо.

Мисс Лир сузила глаза, хищно оскалила мелкие белые зубки. Протянула руку к шнуру над камином.

— Сейчас вызову прислугу и закачу роскошный скандал. Закричу, что вы на меня накинулись. У меня прекрасные голосовые данные. Будет слышно на всех этажах. Придет полиция. И я объясню ей, в чем дело.

Евгений Николаевич смертельно побледнел.