Денис Попов - Точка слома

«Я очень устал» – прошептал Горенштейн и забылся крепким сном.

… «Таким образом, ваша задача во взаимодействии с воинскими частями и под общим руководством товарища Летова, пройти весь район от улицы Безымянной до улицы Физкультурной, уделяя особое внимание подвалам, заброшенным зданиям, озерцам и свалкам. Основная задача: поиск тел и любых улик. В случае оказания сопротивления со стороны граждан оружие не применять, только в крайних случаях. Соблюдать приличие, не мародерствовать. Вести себя культурно, как подобает образу настоящего советского милиционера, стоящего на охране социалистического порядка. Приказываю получить табельное оружие и фонарики. Операция начинается в 10:00. По машинам, ребята» – громко и четко говорил Ошкин собравшимся в самой большой комнате отделения милиционерам. Человек двадцать в синих шинелях и с большими белыми железнодорожными фонарями внимательно слушали подполковника, после чего развернулись и пошли к выходу. Летов положил в карман галифе «ТТ», попрощался с Ошкиным, взяв такой же фонарь, и вышел во двор. Там уже стояло человек тридцать солдат, которые вместе с Летовым пошли на проверку территории. План был четко составлен: на обход Первомайки, по подсчету Летова, должно было уйти часа четыре.

Встав в колонну по двое, разноцветная бригада из милиционеров и военных зашагала за Летовым. До Безымянной улицы, от которой и должен был начаться обход, идти было минут десять.

«Идти цепью в два ряда, на широких участках удлинять цепь, дистанция не меньше метра и не больше двух метров. Проверять каждый заколулок» – скомандовал Летов, вставая на правый край первой цепи.

Обход начался.

Безымянную улицу с частными домами прошли бысто: заброшенных зданий не было. Следующим был переулок, который тоже прошли спокойно, свернули на соседнюю проселочную улочку, где был заброшенный сарай, но внутри него вообще ничего не было: только ледяная земля. Потом прошли соседнюю улицу, на которой был только один заброшенный домишка. Летов первым зашел во внутрь, пролил яркий свет мощного фонаря на комнату и спустился в подвал, где был дикий холод и запах гнили. Однако на земле лежали лишь осколки от банок и парочка ледяных картофелин, навсегда брошенных здесь прежними жильцами. Летов прижался к лестнице, молча смотря на луч света, который рвал мрак подвала и слушая мат солдат с их мерными шагами по скрипучему полу ледяного домика.

«Чисто, товарищ Летов» – крикнул милиционер и колонна продолжила свое движение.

На остальных улицах тоже было тихо. Люди удивленно глядели на эту процессию, чумазые мальчишки свистели и кричали «Ура!» шагающим солдатам в их зеленоватых шинелях, перетянутых ремнями. Редкие машины съезжали с улиц на соседние, объезжая колонну.

Обход северного сектора уже подходил к концу. Оставалось две улицы, после чего все должны были отдохнуть пару часов и пойти на обход западного сектора. В это же время Кирвес проводил обход южного сектора, после чего его люди должны были пойти на обход восточного.

Летов закончил обход. Ничего найдено не было, вообще ничего. Поначалу он сильно расстроился, сразу сказав себе: «вечером надо нажраться», просчитал, каким маршрутом лучше пойти из отделения в барак, чтобы зайти в 4-й продмаг и подумал о закуске. Солдаты же ушли на отдых, разместившись в отделении, а Кирвес с Горенштейном, тоже вооружившись железнодорожными фонарями, пошли на обход восточного сектора.

И снова короткие улицы, редкие закоулки, гнилые домишки, припорошенные снегом подвалы и ничего. До одного момента.

«…Ну я ей и сказал, что денег у меня на патефон вообще нет, так она истерику закатила!» – разъяренно и возбужденно говорил сержант милиции ефрейтору Советской Армии.

–Так ты бы ей морду начистил – спокойно ответил ефрейтор, – моя после двух мордобоев вообще не рыпается.

-Мне хватило отца своего в детстве. Не буду я никого бить, кроме преступников.

Ефрейтор лишь усмехнулся, сдержав себя, чтобы не сказать: «Не мужик, значится».

С улицы был небольшой поворот в сторону, где сержант, уставший тащить ледяной фонарь, увидел небольшой сарайчик, стоящий около столовой для трудящихся и какого-то заводского здания. Подойдя к нему, сержант заметил на деревянной ручке двери запекшуюся кровь, почувствовав что-то неладное.

Ветер опять выл, тряся хлипкие стекла столовой, поварихи что-то энергично готовили, человек десять, сидящих в ожидании смены, хлебали горячую похлебку, о чем-то энергично общаясь, скинув свои телогрейки и «Москвички» на скамейки, пока эту идиллию рабочих будней не нарушил крик выбегающего из сарая человека в синей шинели, изо рта которого фонтаном летела рвота.

Кирвес, Горенштейн и еще трое милиционеров бежали по свежему снегу к ефрейтору, спокойно курящему на фоне сержанта, оттирающего с шинели собственную рвоту. Горенштейн сразу все понял, оттолкнул вытянувшегося по струнке сержанта и заглянул в открытую дверь сарая. Оттуда моментально пахнуло жутким запахом гнилого трупа, поэтому Кирвес, Горенштейн и ефрейтор в одну руку взяли фонарь, а в другую носовой платок, которым закрыли рот с носом.

Жуткие лучи фотонов резали мрак сарая, падая на каждый его угол. Вот все три луча скрестились на двух трупах, прикрытых разорванной белой рубахой. Вокруг трупов блестели лужи заледеневшей крови, а дикий смрад окутывал мозг троих живых, которые находились в этой комнате. Вонь была жуткая, невыносимая. Все кроме Кирвеса скорчили кислые рожи, а бравый судмедэксперт спокойно смотрел на этот ужас.

Вскоре в проезд между зданиями влетела синяя «Победа», из которой сначала высунулась сначала прямая нога, а потом и остальное тело Ошкина, вслед за которым вылез уставший Летов, не перестававший мечтать о выпивке вечером.

«Ну что у тебя, Веня?» – оживленно спросил Ошкин.

-Два сильно разложившихся трупа – начал Горенштейн, – оба мужчины, лежат довольно давно. Сейчас проводим фотографирование, потом Кирвес подробно осмотрит их. Внутри жуткая вонь, можно не зах…

Но Ошкин совершенно не слушал Горенштейна. Закрыв лицо платком и взяв у уже чистого сержанта фонарь, Ошкин вошел во внутрь. За ним вошел и Летов, впервые за долгое время использующий платок в качестве респиратора. В этот момент на трупы пролила свой свет и вспышка «Фотокора». Работа Юлова была самой тяжелой: после каждой фотографии он опускал фотоаппарат, закрывал лицо платком, делал несколько глубоких вдохов и вновь приступал к фотографированию. После последнего снимка к своей мерзкой и важной работе приступил Кирвес.

–Вот как получилось – сказал Ошкин, складывая в карман галифе платок, – в том секторе, где мы ожидали что-то найти – вообще ничего, а в менее ожидаемом секторе такая находка.