Нелли Шульман - Зима отчаяния

– Лучше прослыть сухарем, чем лишиться семейных портретов, но мы никогда и не были богаты, не то, что Литовцевы.

До реформы князья владели тысячами душ крепостных. Сабуров не сомневался, что их светлости не обеднели и после освобождения крестьян. Первая жена покойного князя Аркадия Петровича происходила из Демидовых.

– Вторая у него была итальянка, – Сабуров выкинул окурок на булыжники, – мать княжны Софии Аркадьевны. Она, наверняка, слегла после новостей об убийстве Добровольского. Она девушка, чего от нее еще ждать? – Максим Михайловичпомнил точные анатомические рисунки ее светлости.

– Рисунок ничего не значит, – сказал он себе, – все ерунда, я зря ее подозреваю…

Моховую снабдили новинкой, газовыми фонарями. Снежинки таяли на стекле светильников, мерцали в непривычном голубоватом сиянии. Сабуров полюбовался ореолами вокруг фонарей.

– И светят фосфорные очи, да только не греют меня, – пробормотал он. Запахнув армяк, Сабуров насторожился. Из снежного марева Моховой до него донесся стук копыт.

Владелец экипажа, скрывшийся в парадном Завалишина, не имел отношения к Призраку.

В поднявшейся метели Максим Михайлович разглядел завернутую в мешковатое темное пальто невысокую фигуру. Юноша носил цилиндр и тяжелый башлык, закрывающий лицо. Несмотря на пенсне, Сабуров отличался зоркостью, однако из соображений осторожности он ставил пролетку в саженях двадцати от парадного Завалишина.

Неизвестный визитер появился на Моховой в черном закрытом экипаже. Сабурову показалось, что он уже где- то видел пролетку. Экипаж напоминал карету, забравшую Призрака из Глухого переулка.

Максим Михайлович напомнил себе, что так же выглядят сотни, если не тысячи закрытых ландо столицы. Привязав лошадь к гранитному столбику, юноша беззаботно прошествовал в парадное.

Сабуров был уверен, что перед ним именно молодой человек. Походка незнакомца не напоминала старческую, спину он держал прямо. Максим Михайлович пожалел, что он дежурит без помощника. Вскрывать запертое на замок ландо было опасно, однако он решил оценить лошадь.

– Поехали, милый, – сказал он дончаку, – ты почему недоволен? Соперника почуял? – жеребец Сабурова прянул ушами. Лошадь, запряженная в ландо, тоже заволновалась. Максим Михайлович пустил пролетку шагом по противоположной стороне улицы.

– Точно, жеребец, – присмотрелся он, – и хороших кровей. Кажется, орловский рысак, – серый в яблоках конь, подняв красивую голову, оскалил зубы. Рысак неприязненно махнул ухоженным хвостом. Дончак Сабурова натянул упряжь.

– Поехали отсюда, – велел Максим Михайлович своей лошади, – все, что надо было увидеть, я увидел.

Теперь он не сомневался, что парадное навестил молодой человек. Старик не управился бы с беговымрысаком.

Упряжь в ландо была отменная, коляска блистала вычищенным кожаным верхом. Колеса только кое- где забрызгала грязь. Седок, откуда бы он не явился, выехал на улицы недавно. Снег пошел каких- то полчаса назад. Башлык и пальто юноши тоже почти не промокли.

Сабуров помнил элегантное движение, которым незнакомец отряхнул снег с одежды. Навестивший парадное молодой человек отличался изысканными манерами.

– Однако это не Литовцев, – лошади успокоились, Сабуров вернулся под фонарь, – его сиятельство на две головы выше этого парня, кем бы он ни был. Литовцев моего роста, Призрак тоже нам ровня, а Завалишин нас только немногим ниже.

В парадном было освещено всего три квартиры. Сабуров присмотрелся:

– На первом, втором и третьем этаже, у Завалишина, – пробормотал он, – а больше никто ламп не зажигает. Поди пойми, куда подался визитер и кто он такой, – на дверцах ландо Сабуров не заметил гербов или надписей.

– Литовцев приехал бы на княжеском экипаже с кучером, – следователь позволил себе вторую пахитоску, – надо не спускать глаз с квартиры Завалишина…

За бархатными портьерами коллежского асессора мирно горели лампы. Покуривая в кулак, Сабуров стал вспоминатьдосье его сиятельства князя Дмитрия Аркадьевича Литовцева.

Официально сыскное отделение могло просматривать только доступные любому чиновнику служебные формуляры других министерств, однако, как выражался Путилин, они держали уши открытыми. Князь Дмитрий Аркадьевич Литовцев пользовался в государственных кругах репутацией осторожного консерватора. Таким же в царствование прошлого монарха стал и его покойный отец, князь Аркадий Петрович. Литовцевы всегда были приближены к трону.

– И всегда шли по дипломатической части, – пробормотал Сабуров, – князь Дмитрий тоже родился за границей, – нынешний глава Особой Канцелярии министерства иностранных дел появился на свет в Риме, где Аркадий Петрович начал дипломатическую карьеру. Старшего Литовцева, как и отца Максима Михайловича, дело декабристов зацепило, как думал следователь, по касательной.

Следствие против старшего Сабурова прекратили за отсутствием улик, а князя Аркадия Петровича отправили служить на Кавказ.

– Где он отличился в боях и заработал орден, – хмыкнул Сабуров, – а за Отечественную войну ему наград не досталось, он был слишком мал.

Максиму Михайловичу пришло в голову, что они с нынешним князем Литовцевым чем- то похожи. Сабуров развеселился.

– Только он живет в трех этажах на Мойке, а я в двух комнатах на Песках. Он князь, а я только дворянин, пусть и из шестой части Бархатной книги.

Следователь, правда, с каким- то удовлетворением вспомнил, что на Сабуровой был женат царь Василий. Княжну Литовцеву, согласно десятому тому исторического сочинения господина Соловьева, отверг на выборе невест царь Алексей Михайлович. Попытавшись представить неудачливую девицу, Сабуров обнаружил себя размышляющим о княжне Софье Михайловне в боярском наряде.

– Ей пошел бы опашень и косы до колен, – следователь встряхнулся, – что за чушь лезет мне в голову…

Он вернулся к брату Литовцевой. Заграничное детство не помешало князю Дмитрию Аркадьевичу блистать в Александровском лицее и на юридическом факультете университета. Сабуров подозревал, что его сиятельствополучил более солидное образование, чем он сам.

В училище правоведенияюный Сабуров сражался с русским языком. Его мать, покойная леди Гренвилл, по- русски не говорила. Отец Сабурова считал, что ребенокнахватается языка сам. Максим много читал, однако редкие диктанты отца не помогли ему выучить правописание. В первый год учебы в Петербурге, преуспевая в иностранных языках, Сабуров не вылезал из черного списка учителя русской словесности, господина Ардалиона Васильевича Иванова, колотившего по парте Сабурова собственной «Русской грамматикой». Ардалион Васильевич прочил юному правоведу бесславное существование мелкого чиновника.