Бернард НАЙТ - Ищущий убежища

На земле не осталось ни единой травинки, двор представлял собой смесь перетоптанной грязи, конского навоза и мусора. Даже в столь ранний час повсюду царило оживление. Кто-то завтракал под стенами хижины; кто-то седлал или запрягал в повозки коней. Через ворота в обоих направлениях уже сновали люди и телеги.

Привыкший к подобным сценам, Джон не удостоил окружавшее его даже взглядом. Он шагал прямиком по грязи, направляясь к большому обветшалому сараю у западной стены замка. Двери сарая давным-давно отвалились, и обитатели замка использовали их в качестве дров. В сарае размещалось с полдюжины телег с огромными колесами, на телегах перевозили провизию и фураж. В дальней части, прямо под красноватой стеной виднелся, накрытый попоной, продолговатый зловещий силуэт.

– Я сказал, чтобы бейлифы [2] Бейлиф – помощник шерифа; судебный исполнитель. перенесли его сюда. Зачем оставлять труп на улице, чтобы на него каждый зевака пялился?

– Кто он такой, известно? – спросил коронер.

– Биллем, хозяин постоялого двора, его знал. Это Осрик, возница с Рок-лейн.

Гвин наклонился и сдернул попону с трупа. Там, где у человека должна была находиться голова, их взглядам открылось сплошное кровавое месиво.

Черные брови Джона удивленно взметнулись вверх. На него произвела впечатление жестокость ударов, которые нападавшие обрушили на лицо и череп жертвы.

– Они что, кистенем его отделали? – спросил он.

Гвин кивнул, втайне гордясь проницательностью хозяина, которому хватило одного взгляда, чтобы поставить моментальный и точный диагноз.

– Шар на цепи, размером с репу. Разнесли ему башку в щепки.

Скрывая печальное зрелище от глаз, он вернул попону на место, затем утер кровь с рук пучком растущей под стеной сорной травы.

Они вышли из полумрака сарая на серый свет внутреннего двора.

– А как второй?

– Его ударили кинжалом сзади, в плечо. Но он потерял столько крови, что вряд ли выживет. Если рана загноится, пиши пропало.

Коронер большим пальцем указал через плечо на оставшийся в сарае труп:

– Созови сюда свидетелей и понятых, пусть посмотрят на тело. Не надо собирать толпу, ни к чему, чтобы полгорода топталось здесь. Десяти человек хватит. И пусть преступников отправят в «Сарацин» – если, конечно, у шерифа найдется парочка стражей, которые не позволят им сбежать по пути, – с иронией в голосе добавил он.

Затем коронер направился назад в кабинет, чтобы попрактиковаться в чтении, а Гвин поспешил исполнять поручения, одно из которых состояло в том, чтобы оторвать писаря от стола в келье кафедрального собора, где тот заканчивал завтрак, и забрать его с собой в замок.

Какое-то время Джон сидел, держа в руках пергаментный свиток, однако мысли его были далеки от расшифровки латинских письмен. Он думал о прошедшей ночи, вспоминая приятное спокойствие, а также здоровую страстность Несты. И это спокойствие, и страсть Несты разительно отличались от раздражительности и бесчувственности Матильды. От Несты его мысли постепенно перешли к неизвестному человеку, убитому в Вайдкоуме.

По большей части, почти все случаи, которыми доводилось заниматься коронеру, не представляли никакой сложности: если и возникали проблемы, то исключительно из-за невежества или упрямства толпы или же по причине препятствий, которые чинили на пути дознания Джона шериф и его подручные. За первые два месяца исполнения коронерских обязанностей Джону почти не доводилось сталкиваться с какими-либо тайнами, а потому ситуация, с которой он столкнулся сейчас, являлась для него новой и интригующей, особенно в свете того, что убитый, похоже, побывал в Крестовом походе. Джон принялся составлять план действий, далеко не в первый раз пожалев о том, что не умеет писать и не может изложить свои мысли на бумаге вместо того, чтобы держать все в голове.

Его размышления прервало шарканье ног на лестнице, и в двери появилась голова писаря. С подобострастным поклоном лишенный церковного сана Томас бочком протиснулся в комнату и присел на табурет напротив коронера.

– Да, Томас, ночка у меня выдалась неспокойная, – заметил Джон, однако его собеседник не уловил содержащейся в реплике двусмысленности. – Убийство, да еще и ранение, почти смертельное. Расследование состоится в полдень, но я посоветовал бы тебе записать сведения о раненом прямо сейчас, пока он не умер, чтобы тех, кто на него напал, можно было притащить в суд.

Томас погрузил руку в бесформенную полотняную сумку, с которой никогда не расставался, и выудил на свет чистый свиток пергамента и письменные принадлежности. Он расположился за столом, готовый приступить к записи, а коронер смотрел на него не отрываясь, словно видел в первый раз. Хотя к Томасу все и всегда относились с пренебрежением, и он часто становился объектом насмешек – подчас исходивших от самого Джона или Гвина из Полруана, – Джон ощутил прилив жалости к несчастному писарю, несмотря на личное неприятие его характера. К тому же он, в довершение всего, был еще и уродлив: последыш в материнском выводке, маленький, горбатый, с лицом, начисто лишенным подбородка, с длинным носом под маленькими глазками-бусинками, один из которых слегка косил, когда Томас смотрел вправо. Его редкие темные волосы были лишены блеска и напоминали старую потрепанную веревку, а по всему лицу рассыпались оставшиеся от оспы отметины. Неудивительно, думал Джон, что он сподобился на попытку изнасилования, ибо ни одна женщина по доброй воле ему не отдастся.

– Запиши все самым лучшим образом. Изложишь своими словами, я тебе расскажу суть.

Коронер поднялся с табурета и принялся расхаживать по всей длине кабинета.

– Сего четвертого дня ноября года от рождения Господа нашего тысяча сто девяносто четвертого Эдред, сын Освальда, вольный землевладелец из Доулиша, был найден раненым, почти при смерти по причине полученного в спину удара ножом после ссоры, произошедшей, в нарушение королевского указа о мире, после полуночи близ постоялого двора «Сарацин Инн», что на Стрипкоут-Хилл, в Эксетере, графство Девон, предположительно нанесенного рукой… – Он вдруг запнулся и раздраженно поморщился. – Проклятье, Гвин говорил мне, кто на него напал, а я забыл. Ладно, оставь место, уточнишь у него, когда мы будем в городе.

Джон продолжил устное изложение преамбулы к ранению одного человека и убийству другого, пересказывая то, что узнал от своего помощника. Время от времени он останавливался, когда видел, что клерк не поспевает записывать слова, которые ему приходилось переводить на латынь. В нижних судах, которыми управляли шерифы и городские советы, в устной речи использовался английский или норманнский французский языки, однако все записи, в особенности те, которые подлежали передаче в королевский суд, надлежало вести на латыни.