Мэтью Перл - Тень Эдгара По

Уайт покачал головой и уставился в пол.

Серьезным, проникновенным тоном я продолжал:

— Дюпен — мастер закулисных махинаций. Это он дергает за ниточки; только он. Необходимо остановить его, причем любой ценой! Он опасен, сэр, крайне опасен! Он похитил гениального аналитика; возможно, в этот самый миг он пытает Огюста Дюпона! А еще он задумал распространить в обществе лживую версию событий, приведших к смерти Эдгара По. Неужели этого недостаточно для поисков и ареста? Неужели это не повод забеспокоиться?

Судя по всему, Уайт повода в этом не видел. Мне же оставалось покинуть полицейский участок и продолжить беготню по городу.

Над всеми тревожными мыслями превалировала одна: как бы развивались события, если бы я четче представлял себе масштабы человеческого коварства? Неужели так трудно было напрячься и проникнуть в гнусные планы Барона; не оставлять Дюпона одного, сопровождать его в лекторий, служить телохранителем? Ведь Дюпон, несмотря на интеллектуальное превосходство, совершенно беззащитен перед вооруженными Бароном и Бонжур. Я воображал Дюпона с ножом у горла — не зря же слуги рассказывали, как безропотно он сел в карету. Я думал о сорванной лекции, пытался просчитать ее значение для доброго имени По; сам себя обрывал — глупо строить гипотезы, если из прошлого ни минуты, ни поступка не вернуть.

Между тем приближался час, назначенный для лекции. В мрачной тревоге спешил я к лекторию. У дверей стояла изрядная толпа. Я тронул за рукав одного джентльмена и спросил, по какому поводу собралось столько людей.

— Я думал, сэр, администрация лектория отменила сегодняшнюю лекцию, — начал я.

— Ничего подобного!

— Вы хотите сказать, лекция будет на запланированную тему — об истинных обстоятельствах смерти Эдгара По?

— Разумеется! — заверил джентльмен. — А вы, не иначе, решили, к нам Эмерсон [24] Имеется в виду Ральф Уолдо Эмерсон (1803–1882) — американский мыслитель, философ, писатель, основоположник теории трансцендентализма. В молодости и зрелости зарабатывал на жизнь чтением лекций. пожаловал?

— Дюпон! — выдохнул я. — Значит, ему удалось спастись! Он уже здесь?

— Правда, — перебил джентльмен, — условия изменились. Теперь за вход взимается плата.

— Быть не может!

Джентльмен кивнул с грустным пониманием: дескать, лектор тоже человек.

— Пустяки. Это ведь прототип великого Дюпена. Неужели он не стоит полутора долларов?

Как бы отвечая на мой изумленный взгляд, джентльмен продемонстрировал книгу — рассказы Эдгара По.

— Уверен: сегодня будут обнародованы сенсационные данные.

Я бросился в толпу, заработал локтями, оттолкнул швейцара, потребовавшего предъявить билет.

За кулисами маячила прямая строгая фигура Огюста Дюпона. Великий аналитик предавался размышлениям.

Вера в торжество истины проснулась во мне, благоговение перед Дюпоном удвоилось.

— Каким образом вы сумели… — начал я, приближаясь.

— Добро пожаловать, — раздалось в ответ. Косой взгляд тотчас сместился, будто в ожидании более достойного объекта. — Мне очень приятно, братец Квентин, что вы станете свидетелем исторического перелома.

Это был не Дюпон.

Барон и прежде добивался поразительного сходства с моим другом, но теперь метаморфоза пугала завершенностью. Внутренний огонь, который выдавали порой глаза Дюпона, и тот Барону удалось перенять.

— Барон! Не рассчитывайте, будто я допущу эту вашу, с позволения сказать, лекцию! — Я крепче стиснул трость, размахнулся.

— Вот как? Интересно, что же вы предпримете? — Барон лениво смерил меня взглядом. — Я в известном смысле в долгу у вас и вашего Дюпона. Я продал билеты на лекцию, которая запланирована через несколько дней, и за сегодняшнее действо получу гонорар.

Сразу за первым потрясением меня поджидало второе — рядом с Бароном не было Бонжур. «Очень неосмотрительно с его стороны», — подумал я. Может, Бонжур осталась караулить Дюпона, если только они его не… Нет, на такое даже Барон не способен; даже Барон не причинит вреда безоружному.

— Вам, братец Квентин, я открою правду — истинную правду. До сегодняшнего дня я думал, игре конец. Дюпон мне не по зубам, слишком он проницательный. По вашему лицу осмелюсь предположить, что вы мне не верите. Но я не лгу. Я действительно считал, что, так или иначе, Дюпон одержит верх. Теперь другое дело. Теперь он упустил последний шанс — ему остается только умереть физической смертью, ибо духовная смерть давно его настигла.

— Где он? Что вы с ним сделали?

Барон усмехнулся дьявольской усмешкой:

— Вы о чем?

— Я заявлю на вас в полицию! Вам это даром не пройдет! — (Выведать у него сколько получится, чтобы посредством сведений сбить спесь!) — Вы не хуже меня знаете: где бы вы ни заперли Дюпона, какую бы охрану ни приставили — он ускользнет. Он доберется до вас, и гнев его будет страшен. В последнюю минуту, в последнюю секунду он остановит ваш фарс; он выйдет победителем.

Барон рассмеялся — негромко, даже доверительно. Нет, он ничего не открыл мне, но по изгибу рта я понял: Барон осознает свою уязвимость.

— Мосье Кларк, известно ли вам, через какие препятствия ваш покорный слуга шел к этому дню? В сравнении с ними балтиморская полиция — мелочь. Нынче моя дорога сделает крутой поворот. Нынче или все пойдет прахом, или последняя точка займет свое место. Если, конечно, вы мне не помешаете, а вы единственный, кто может помешать. Но нет, вы этого не сделаете. Следовательно, я выйду из тени. Знаете, как мне надоело жить в тени — не важно, врагов моих или Огюста Дюпона? Любая тень угнетает, мосье Кларк. Порой даже гениям вроде Дюпона приходится снимать шляпу перед хитроумием и коварством. Нынче я получу пропуск назад, к славе.

Сказав это, Барон проследовал за распорядителем к помосту и сцене. Я потерянно огляделся; надо было что-то предпринять, но голова перемалывала прежние мысли и не выдавала ни единой новой. В конце концов я ринулся на сцену, намереваясь по крайней мере не пускать Барона к кафедре. Тогда-то моим глазам и предстало множество зрителей — точнее, бессмысленная толпа, бесконечная, бесформенная, беснующаяся в предвкушении, — и я понял, почему Барон нынче не нуждается в Бонжур. Нынче его охраняет толпа. Статус его вот-вот станет легальным.

Ближе к занавесу рабочий все никак не мог зафиксировать софит — тот раскачивался, мельтешение теней смущало, сбивало с мысли. Какие средства в моем распоряжении? Что мне сделать? Завопить, чтоб не начинали лекцию, и услышать гул недовольства? Так я и поступил.

Выяснилось, что мной утрачены как способность к артикуляции, так и зачатки ораторского искусства. Я кричал что-то о справедливости; толкался, и меня толкали. В какой-то миг из массы лиц, из тумана памяти выделилась физиономия громилы Тиндли; над задними рядами мелькнул красный зонтик от солнца. Генри Герринг и Питер Стюарт пробирались в первые ряды, ближе к сцене. Старенький библиотекарь вжался в кресло, редакторы всех ведущих балтиморских газет тоже были в зале. В мешанине, в суете, в неверном свете я то и дело напарывался на хищную усмешку, которую Дюпон приберегал для сеансов позирования и которая теперь въелась в Бароново лицо, исказила черты, подобно заразной болезни. Раздался звук, достаточно громкий, чтобы заглушить гул, поднятый мной в зале. Он был подобен пушечному выстрелу. Софиты лопнули, осколки посыпались на пол, зал погрузился во тьму. И тогда выстрелили еще раз.