Марина Воронцова - Подлянка, сэр!

— Вот все время думаю, — заметила она как бы между прочим, — можно ли дать ребенку из детского дома свою фамилию и другое имя?

— Можно, конечно, — кивнула Елена. — Вот нашего звали Николай Фролов. Мужу сразу не понравилось. И мы при оформлении документов попросили записать, что его будут звать Валерий, а нашу фамилию ему автоматически присвоили.

Слушая Ксюшу Кравченко, я только открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыбка. Представить себе не могу, что случилось с Марфой Андреевной в этот момент.

— Ну, короче, жена Лукина к дядиной маме набилась в лучшие подруги. А потом, когда ему было лет тринадцать, взяла и сказала, что она его настоящая мать. Он не поверил. Родители, понятное дело, хором заявили, что Марфа Андреевна просто душевнобольная. Крыша, мол, поехала из-за бесплодия. На порог ее больше не пускали. А в двадцать Валерий Дмитриевич, когда оказался в Новосибирске на семинаре, вспомнил про этот разговор. Решил проверить. И чуть заикой не стал, когда убедился, что старуха Лукина не врала.

— Подождите, — я мотнула головой. — Выходит, ваша мама — сводная сестра Валерия Дмитриевича?

— Ага, — кивнула Ксения. — Ее тоже из детдома взяли. Когда дяде было семь лет. Только они с мамой почти не общаются. Не знаю уж почему, но она дядю очень сильно не любит. Когда узнала, что я к нему в Питер сбежала, чтобы поступить, — год со мной говорить отказывалась.

— А он что? Помог?

— Да как сказать, — пожала плечами Ксюша. — Восторга у него особого, понятно, не было, когда он меня увидел на пороге. Но с поступлением, наверное, помог. Я все «на отлично» сдала. В общежитие тогда была очередь, дядя как-то организовал, чтобы устроили.

— То есть тесных отношений с ним вы не поддерживаете, — подытожила я.

— Он иногда интересуется, конечно, как дела. Приглашает домой на семейные обеды. Ненавижу их… — добавила девушка вполголоса.

— Кого?

— Обеды, — пожала плечами Кравченко. — Жена у дяди противная. Не понимаю, как он с ней вообще живет. Жадная! Это что-то! Каждый кусок взглядом провожает. Постоянно заводит разговоры, что, типа, бедным родственникам рассчитывать не на что, они сами, мол, еле на плаву держатся. Начинает дядю пилить, что он мало денег зарабатывает.

— Мало?! — я оторопела в очередной раз. — Как это мало? Вы же только что сказали, что у него была машина, и, честно говоря, он не производит впечатления бедного!

— Некоторым сколько ни дай, все мало, — проворчала Ксения.

Мне показалось, что надо еще раз вернуться к Свете.

— А вы не думаете, что он просто не хотел ставить вас в известность насчет отношений с Рябиковой? Все-таки, может, я немного старомодна, но отношения преподавателя и студентки…

— Это не то, что вы думаете, — упрямо повторила Ксения. — Я не буду ничего объяснять. Просто примите к сведению. Ничего такого, о чем вы думаете, между ними не происходило.

Мне было ничего не ясно, но, похоже, девушку не переубедить.

— Ксения, извините, может, это не мое дело, но вы сказали, что кто-то с моей помощью пытается повредить вашему дяде. Из-за чего? Честно говоря, мне в голову даже не приходит, почему это может быть. Я всю жизнь знала Лукиных, и, если уж быть до конца откровенной, то, что вы мне сейчас рассказываете, звучит, как нечто из области мексиканских сериалов.

— Не хотите — не верьте, — отрубила Кравченко. — А дяде просто все завидуют. Он единственный из всех учеников Лукина оказался в состоянии продолжать его исследования. Уваров из-за этого его диссертацию завалил. Заявил, что, мол, все списано у профессора, а своего ничего нет. Фу, вспоминать противно.

— Вы очень любите вашего дядю, да? — умилилась я. — Так его защищаете!

— Слушайте, вы все узнали, что хотели? — у Кравченко нетерпеливо задергалось колено. — А то мне вообще-то еще на работу надо собраться.

— Да-да, прощу прощения, что отняла время, — мне стало неловко. — Спасибо, что помогли.

Хотя положа руку на сердце, откровения племянницы Кавалергардова мне не помогли. Только еще больше запутали.

По дороге домой, в метро, я купила книжку Топильской, Маша утверждает, что по ней можно криминалистику изучать. Зашла в полупустой вагон, села, надела очки и углубилась в чтение. Через десять страниц, с трудом заставив себя оторваться от захватывающей интриги, попыталась мыслить в духе следователя по особо важным делам Шевцовой. Так, сначала надо сопоставить, собрать воедино все, что услышала от разных людей и узнала сама. Хм. Вроде получается.

Значит так, Марфа Андреевна Лукина, оказывается, в семнадцать лет родила ребенка. Вот ведь! В тихом омуте черти водятся! А Машину Златку проституткой обзывала, когда та с будущим мужем целовалась у подъезда под сиренью. Хотя Злате на тот момент было двадцать восемь. Да если девушку такого возраста кто-то целует с серьезными намерениями, по этому случаю можно устраивать народное гуляние! Ну ладно, это к делу отношения не имеет. Этот ребенок, по случайному стечению обстоятельств, оказался Валерием Дмитриевичем Кавалергардовым. У Михаила Евфстафьевича тем временем рождается сын от Майи Михайловны, которого Лукин хоть и не признает, но опекает. У Кавалергардова есть сводная сестра, мама Ксении Кравченко, которая делит комнату в общежитии Военмеха со Светланой Рябиковой.

Рябикова в этой истории — самый загадочный персонаж. Она покупает за тысячу двести долларов прописку у Цыцкиса, одновременно живет и в общежитии, и у Виктора. Комендантша считает ее воровкой, утверждая, что Светлана украла из ящика стола полторы тысячи зеленых. Кстати, не на них ли Света купила квадратный метр у Арниса Борисовича? Алена из «Золотого колеса» утверждает, будто Рябикова была любовницей Кавалергардова, Кравченко это категорически отрицает. Покойная Алевтина утверждает, что Марфе ходила делать уколы именно Света. Приезжала она на машине, которую Спиридонов по доверенности передал Кавалергардову, оформив сделку через «Золотое колесо», а тот в свою очередь подарил Уварову! Однако эта машина числится в угоне и последний раз была замечена в районе Петрозаводска!

Сколько я ни пыжилась уловить между всеми этими событиями какую-то связь, ничего не получалось. Даже расстроилась. «Так начинается маразм», — констатировал внутренний голос. Совсем уже ни на что не гожусь. Как пить дать, разгадка лежит на поверхности, а я своими склеротичными мозгами ничего не могу понять! И к тому же наверняка что-то забыла! Рассердившись на свою старость, я покосилась в сторону сидевшей рядом девочки лет пятнадцати. Она читала яркий глянцевый журнал. В очках вижу очень хорошо, так что машинально прочитала несколько строк на той страничке, что касалась моего левого бедра.