Маргарита Малинина - Имитируя визг

«Попытка не пытка, попытка — смерть, дура!» — очнулся внутренний голос, но я пожелала ему заткнуться.

— Эй, тварь! Выходи на честный бой! — крикнула я во весь голос и испугалась: а вдруг она слышала? А вдруг и вправду выйдет? Надеюсь, она не обидчивая и поняла, что насчет твари я пошутила.

— Юля! — донеслось мне в ответ откуда-то слева (с того самого лева, которое в тот раз было право), и я неимоверно обрадовалась. Но не потому, что это была Лида, принявшая тем самым мой вызов (я б тогда скончалась от разрыва сердца на месте), а потому, что голос принадлежал моей подруге. Живой подруге.

— Катюша, я уже иду! — вспомнились мне Балу и Багира. — Катюша, я уже здесь!

В том помещении, где находилась Катя, было два входа, и мы с Лидой зашли с противоположных сторон в одну и ту же секунду. Я только крикнула Любимовой «Сзади!», как Семенова набросилась на нее с ножом в руке, но Катя успела среагировать, перехватила нож своей рукой, и они повалились на пол, сцепившись в смертельной схватке.

— Юль, помоги, — сквозь зубы, чтобы сберечь силы, попросила Любимова, чем вывела из оцепенения: согласитесь, не каждый день две твои подруги стремятся уничтожить друг друга.

— Не подходи, Образец, — посоветовала Семенова, но напрасно. Достав из кармана ключ — и ничего смешного! — я с решительным видом направилась в подмогу настоящей подруге, но здесь произошло непредвиденное: с улицы донесся вой полицейских сирен. Не по наши ли души? Но откуда им знать, что у нас тут случилось? Может, выйти и позвать?

Но «выйти и позвать» мне было не суждено, так как, отвлекшись на шум, Катя потеряла бдительность и схлопотала от Прониной удар кулаком по лицу, в связи с чем силы в ней поубавилось, и лезвие ножа начало неукоснительно клониться к Катиной шее.

Что-то мне подсказывало, что необходимо встрять. Но как? Я совсем не умею драться. Тем более с женщинами, у них же нет этого… ну, того самого… ну, того, что у мужиков есть. Куда ж бить-то?

Сирены машин наконец-то заглохли, на смену им пришел мужской голос, который через рупор призывал всех находящихся в здании выйти с поднятыми руками.

Отвяньте, менты, сама справлюсь.

Лезвие ножа уже вплотную приблизилось к Катиной коже, и в результате надавливания в том месте выступила капелька крови. Итак, приступим.

Для начала я легла. Это чтобы было проще как-то слиться с ними, что ли. Но пол был неудобным местом для лежания, и я поднялась обратно на ноги.

— Юля… — еле дыша, со всей возможной мольбой в голосе произнесла Катя.

— Сейчас-сейчас, — заверила я и продолжила думать, как бы к ним подобраться.

Мужик просительным тоном повторил, что всем нам жизненно необходимо сдаться, иначе они откроют огонь на поражение или что-то еще в этом же духе. Чего он вообще от меня хочет?

— Пошел на фиг! — крикнула я ему в намеченное рабочими окошко без рам и стекол и, отбросив куда подальше всю интеллигентность, с полоумными воплями, сев на врага, принялась царапать замазанное килограммом тонального крема красивое голливудоподобное личико своим ненаглядным ключом от квартиры: — А-а-йа-йо-о-ы!!

Похоже, Пронина боялась непонятных слов, потому как, запищав что-то нечленораздельное, выронила нож и схватилась за лицо, не забывая при этом дергаться как в брейк-дансе.

Мужик, чуть не плача, объявил в рупор, что здание окружено и если мы сейчас же не сдадимся, то кто-то куда-то вломится и кого-то захватит. Не знаю, я не поняла. Видимо, потому что продолжала скакать на Лидке и царапать ей лицо.

— Молодец! — похвалила меня подруга и вылезла из-под нас.

Но не все коту масленица: Семенова наконец поймала мою руку и ловко перекинула через себя, вследствие чего я снова поприветствовала макушкой пол. Далее Катя и Лида синхронно кинулись к выроненному преступницей ножу, но в следующую секунду со стороны лестницы донесся шум, а еще через мгновение пред нами предстала сотня из ларца одинаковых с лица омоновцев с АК, перевешенными через плечо.

— Ладно, уговорили, — подняла я руки кверху, все еще лежа на полу.

— Может быть, вы хотите что-нибудь сказать в свое оправдание? — гневался Борис Николаевич в своем кабинете. Наши близкие родственники, прибывшие по звонку все того же Акунинского, были бессовестно выпровожены в коридор.

Катерина с независимым видом традиционно вступила в спор:

— А в чем вы, собственно, нас обвиняете? Давайте абстрагируемся от того, что вы за нас очень переживали, так как сильно нас успели полюбить. — Старший друг порозовел от смущения и все же умолк, предоставив Кате слово. — Итак, две девчонки сели в машину. Не как в тот раз, в такси, хотя и тот раз был вполне оправданным поступком, но сегодня мы сели в машину к подруге. То есть для нее, — кивок в мою сторону, — она подруга, которую, к тому же знают с первого класса, а для меня она просто знакомая девчонка, удачно вышедшая замуж и сумевшая таким путем приобрести автомобиль. У меня болела нога, да и сейчас, знаете ли, болит нещадно, а от травмпункта пиликать до дома очень долго, поэтому я, так уж и быть, позволила себя подбросить. Вот и все, что случилось. А вина во всем этом только ваша! — Бориску-на-царство широко открыл рот, чтобы начать возмущаться, но Катя рукой его остановила, дескать, я еще не закончила. — Мы указали вам на эту Пронину как на объект для пристального внимания, просто вместо знака «минус» поставили «плюс». Думали, жертва, оказалось наоборот. Только если бы вы прислушались к нашей интуиции хоть раз и поставили бы слежку, не пришлось бы мне, хромающей и напуганной, уловив момент и сорвав маску с маньячки, бежать от нее со всех хромающих, повторюсь, ног и прятаться по этажам, чтобы позвонить вам. А если бы она не дала мне позвонить, что бы было, а?!

Акунинский, разъяренный и недовольный, давно отработанным движением руки полез в карман пиджака за платочком (я в тот момент с любопытством прикидывала, какой же расцветки будет спасительный кусочек батиста на этот раз), и тут его ждал облом: платка в кармане не оказалось. Таких удивленных глаз у следователя по особо важным я еще ни разу не наблюдала. Он так и застыл, не зная, что и делать, я же стала ожидать прихода к нему сердечного приступа. Действительно, где же платок? Бросив беглый ищущий взгляд на поверхность стола, узрела там что-то квадратное и ярко-оранжевое в белый цветочек, поднявшись, схватила его и сама протерла лысину любимому дяде Борису.

— Спасибо, — тихо отозвался он, перехватил из моих рук платочек и сунул на законное место, в карман. Затем перекинулся на сидевшую пред его ликом с гордо выпрямленной спиной Катерину Михайловну. — Ты очень хорошо рассуждаешь. Сидишь тут с высоко поднятой балдой, — Катя нахмурилась и подняла балду, пардон, голову еще выше, так, что ее глаза устремились на одинокий карниз над окном, не имевший ни штор, ни тюля. — И корчишь из себя пуп земли, — тем временем говорил Акунинский. — Ну кто мне выделит людей для слежки за чьей-то там подругой лишь из-за того, что она похожа на двух жертв маньяка? Сколько их таких, похожих-то? Послушай, может, я и садист, и изверг, и лысый хрен, — сказал он с нажимом, из чего следовало, что слова эти были произнесены неспроста, а были процитированы, — и шило у меня… в каком-то месте, не знаю, ты не успела сказать, но я, как ни странно, хочу вам только добра, и если б вы сами послушались меня хоть раз, то не пришлось бы вам просить меня о наблюдении за похожей на жертвы подругой, потому как об этих жертвах, как и о самих преступниках, вы знали бы лишь понаслышке, и жили бы как нормальные, человеческие люди!