Дональд Уэстлейк - Дорога к гибели

Раздражительность, которая в последнее время не исчезала с лица Холла, снова появилась. — Еще одна вещь, которую я не могу починить, — сказал он, Флип тем временем положил свою сумку на стол, на котором лежали полотенца, мази, небольшие гантели. — Думаете, люди хотят чинить вещи? Я даже отправлял их с одним из охранников, в штатском, он говорил, что это его часы, но они все равно догадывались. Узнавали их, и знали, что они мои. Он сделал непонятный жест, показывая отвращение. — Поэтому они идут медленно, вот и все. Просто идут медленно.

— Но мы нет, мистер Холл, — напомнил Флип и указал на беговые дорожки. — Начнем с небольшой пробежки?

— Думаю, стОит, — ответил Холл с тяжелым вздохом.

— Скоро к вам присоединюсь, — сказал Флип и разделся до своих беговых шорт и футболки.

— Я собирался вас спросить, Флип, — сказал Холл, оставаясь за столом, в то время как Флип уже направлялся к беговым дорожкам.

— Спросить о чем? Никаких задержек, мистер Холл.

— О, нет, конечно нет. Холл подошел к машине, но не встал на нее. — Я брал уроки верховой езды, — сказал он. — Но тот парень…. он больше этим не занимается. Хотел спросить, вы, случайно, никого не знаете, кто преподает уроки верховой езды?

— Эмм, нет, мистер Холл, — ответил Флип. — Большинство из моих друзей — всего лишь люди.

Холл хихикнул, хотя его смех был больше похож на ржание, будто он сам был лошадью. — Просто спросил, — сказал он.

— Давайте же, мистер Холл, становитесь. Пробежимся.

И они побежали, после чего перескакивали между тренажерами. Тренажерный зал Холл был оснащен не хуже профессиональных СПА, с беговыми дорожками, тренажерами Наутилус, штангами и вообще всем, чего может пожелать сердце спортсмена. Тренажерам было всего пару лет, но когда Флип впервые увидел их, на них не было и следа от занятий. Это была еще одна из бесконечных коллекций Холла, и с чего вдруг Холл решил начать ей пользоваться, Флип не знал и знать не хотел. Это работа, и все тут. Оборудование было хорошее, и он очень сомневался, что оно когда-либо еще использовалось, до его появления здесь.

Холл не мог продержаться на беговой дорожке больше десяти минут, даже на скорости чуть быстрее прогулочного шага. В это время Флип рассматривал себя в зеркале и чуть меньше рассматривал своего клиента.

Никто из других его клиентов не хотел иметь зеркало, но Флип настаивал на этом. — Нужно следить за собой, — говорил он. — Нужно видеть, каков ваш результат. Нужно понимать, в каких моментах нужно работать усерднее.

И все это было правдой, но у Флипа были другие причины на это, которые он не хотел озвучивать. С одной стороны, это было хорошим наказанием заставлять этих разгильдяев смотреть на свои отчаянные попытки, это было наказание, которое они заслужили. А с другой стороны, это возможность для Флипа смотреть на себя.

Флип Моррискон лучше будет смотреть на себя, чем на кого-либо другого со всей планеты, не важно, женщина это или мужчина, все потому, что он был на пике своей физической формы; стальные мышцы пресса, стальные мышцы ягодиц, ноги как у кентавра, шея как балка. На беговой дорожке, на тренажерах, где угодно, то, что он делал — это точно не тренировка разгильдяев. То, что он делал — он смотрел на себя, а ему за это платили. (В его мечтах, он часто гулял сам с собой под руку).

После пробежки, когда Холл задыхался и шатался, Флип давал ему упражнения на подъем ног, чтобы Холл мог немного посидеть. Ревя от тяжести поднимаемого веса, задействовав ноги от колен до самых ступней, он обливался семью потами, в какой-то промежуток Холл сказал:

— Флип, это ужасно тяжело, но знаете, я жду этих тренировок.

— Конечно, ждете, мистер Холл. Вы лучше себя чувствуете после них.

— На самом деле, я чувствую себя после них гораздо хуже, Флип. Очередной рев, потом он выдавил из себя улыбку и сказал:

— Но знаете, Флип, что заставляет меня чувствовать себя лучше?

— Что, мистер Холл?

— Что ты здесь.

— Я про это и говорю, мистер Холл.

— Нет, я не про эти пытки, Флип. Ты здесь. Ты.

«Так, так, — подумал Флип, — он что, меня пытается подцепить?» Такое случалось время от времени (почему бы и нет, с таким-то идеалом?), и это было отвратительно до жути, поэтому, как правило, Флип прощался с такими клиентами, где вслед ему кричали «Вы не так меня поняли». Неужели еще один клиент вот-вот «отвалится»?

— Я вас не понимаю, мистер Холл, — сказал Флип, глядя Холлу прямо в глаза, словно пантера наблюдает за оленем.

— За многие годы я успел понять, Флип, — сказал Холл, — что дружба — это редкое явление. Люди, которые, я думал, что… Ай, не важно. Я знаю, что за последние несколько месяцев, мы стали хорошими друзьями, Флип, и я хочу, чтобы ты знал, что я это ценю. Я рад, что мы приятели.

«Приятели» — звучит так, словно только что выученное иностранное слово. Флип улыбнулся с огромным облегчением, похоже, его не кадрили. — Конечно, мы приятели, мистер Холл, — сказал он своему клиенту.

Анне Мари не нравилось, когда Энди серьезно задумывался, потому что это случалось так редко, что это обязательно должно было означать что-то серьезное, что что-то пошло не так. Он был очень оптимистичен, был самим собой, когда они с Джоном и другими уехал в Пенсильванию, но три дня спустя его настроение заметно поуменьшилось. Не несчастен, и даже не зол. Он больше был как будто загнан в угол, как будто ему пришлось лезть на стену, без возможности сделать лишнее движение, и без возможности вернуться в свое привычное состояние.

Одним словом, Анна Мари позволила Энди быть Энди, не вмешиваясь. Он был похож на хорошо работающую машину, которая выдает сложный и запутанный продукт, с которым не хочется лишний раз возиться. Например, она умела водить машину и считала себя хорошим водителем, но есть такие специальные высокотехнологичные транспортные средства, за руль которых она бы не посмела сесть, и Энди был для нее сейчас таким транспортным средством: слишком сложный и непредсказуемый, чтобы водить.

Но это все тянулось вот уже третий день, что по меркам Энди Келпа было вечностью, не было никаких признаков улучшения, поэтому в полдень третьего дня, в субботу, когда она вошла в гостиную, Энди сидел в своем любимом кресле, уставившись стеклянным взглядом куда-то в сторону телевизора, который, кстати говоря, был выключен. Она попыталась сделать первый шаг: — Привет, Энди.

— Привет. Казалось, его улыбка была такой же жизнерадостной, как и прежде, но на сей раз за ней скрывалась пустота.

Анна Мари почувствовала себя женой из мыльной оперы, хотя она не было его женой. Она села на диван, чтобы более или менее быть напротив, и позвала:

— Энди?

Его глаза повернулись в ее сторону, брови слегка приподнялись. Улыбка на лице едва виднелась и как будто была полна ностальгии, словно он вспоминал о счастливых моментах из жизни, а не проживал их сейчас. — Мм?