Лора Ванхорн - Выход зубной феи

В предчувствии долгожданных перемен Квазимодыш почти лунной походкой засеменил к доске почета, которая всегда была лучшим пособием по силе фигур в сложных школьных партиях. Перемен, однако, видно не было: висевшая напротив кабинета доска все еще пестрела мерзкими ухмылками вчерашних героев. Финоген Семенович жал мужественные руки снятых со спины спонсоров, пожелавших остаться неизвестными; Динара Ефимовна приветствовала прибывших по обмену из Лондона пакистанских школьников, призванных обучить ровесников в России оксфордскому английскому; расписная Марина млела на уроке мужества, где славные воины-десантники ладно уверяли учеников, что военкомат — друг человека, а значит лучше учиться лучше. Правда, стараниями прошлого директора, стремившегося дать ученикам полное представление о добре и зле, Тихон Гаврилович тоже был прибит к ватману в виде руки с огнетушителем на агитке о вреде пожаров для бюджета школы.

Тихону показалось непедагогичным оставлять панно в обнаженном виде, без своего светлого лика, и на этот случай в подсобке у него давно был заготовлен коллаж из наиболее значимых в его жизни моментов. Еще немного и чудная помесь фотоискусства с фотошопом заняла бы центральное место в экспозиции, но тут в глубине коридора бухнула входная дверь. Первого сентября обычно открывали парадную лестницу, и узкий предбанник перед раздевалкой в торце школы оставался на замке. Теперь чья-то командорская поступь раздавалась из темноты этажа, оттуда, откуда в этот торжественный день добрые люди за знаниями не приходят. Разве что знания будут такого свойства, что потребуют кулуарности или там горячего утюжка при их получении. Тихон, наученный горьким опытом столкновения с неизвестными, поплотнее прижался к стеклянным окошкам дверям, отделявшим коридор от лестничной клетки, и замер в тревожном ожидании, держа лобзик наготове.

Шаги приближались. Эта размашистая поступь никак не могла принадлежать пропойце Афонькину, не ходившему в ногу даже на дембельском выпускном смотре. Эфемерные создания типа учительниц или родительниц, повинуясь последней моде, даже гуртом не весили достаточно, чтобы старый паркет пошел такой волной. Личность идущего оставалась загадкой, хотя он все более и более напоминал давешнего Черного. Пока эти неутешительные выводы вскипали и пенились в сознании трудовика, дверь со свистом распахнулась, облилась потоком разбитых стекол и унесла Квазимодыша с боевой позиции, надежно вмяв его в стену вместе с лобзиком и многострадальной тетрадкой.

Тихон Гаврилович опять был без сознания.

Финоген Семенович сидел в своем маленьком кабинете на втором этаже школьной сталинки и упивался счастьем. В последний раз завхоз так любил жизнь задолго до встречи с судьбоносными Свидетелями, круто изменившими виды богача на достойную старость.

С тех самых пор много воды утекло. Еще крепкие его годы, брошенные на алтарь скромности и смирения, незаметно прошелестели унылой школьной бухгалтерией, унеслись в небытие серой бумагой ордеров на указки и белоснежной крошкой мела осели на русых волосах. Ни единой искры желания обладать чем-либо страстно, с напором, не вспыхнуло в его глазах цвета топкого торфяного болота. Отвернувшись от океана сверхвозможностей, Финоген хлебал из затхлой и вечно пересыхающей лужи дотаций на народное просвещение, что в неясном будущем должно было помочь с местом в райских кущах.

Появление Поленко, без предисловий дерзнувшего повернуть вспять полноводные денежные потоки школьного бюджета, будто пробудило завхоза от долгого липкого сна. Ему и раньше казалось, что обладание манной небесной является пусть и бесценным, но слишком отсроченным благом. Как все старозаветные коммерсанты Финоген принципиально не верил во фьючерсы, сладкие обещания и виртуальные деньги. Родившийся при ленинском материализме, он знал о загробной жизни ровно столько, сколько позволяло учение Дарвина и нашептывания дряхлой бабки, денно и нощно коптившей лампадку под бесконечную присказку о пекле для всех красных комиссаров. Комиссары из детства Финьки выглядели молодыми и здоровыми, их потомки лоснились еще большим довольством, а бабка при всей своей набожности не молодела и страдала вечной и жаркой, как адское пламя, коликой. Выводы вдумчивый мальчик еще тогда сделал вполне закономерные: каждый сам творец своего рая.

Книга Свидетелей не пойми, чего говорила о Царствии Небесном как о соседней квартире, с полной раскладкой по метражу и удобствам, что и ввело миллионера, любившего конкретику, в стойкое заблуждение. Финансовый гений Финогена Семеновича впервые дал маху и вильнул не в ту сторону, поставив на химеры кисельных рек и молочных берегов. С толку завхоза сбила привычка верить печатному слову. По его разумению, авторы пособия по подселению к святому Петру обязаны были изучить вопрос, прежде чем о нем писать.

Но Финоген был тертый калач, пережившей и волшебное утро, когда самые надежные в мире деньги вдруг стали просто фантиками с Лениным, и безумный месяц, где уже новые деньги стоили меньше фантиков с тремя буквами М, и целый год страшной гонки, в который неплохой алюминиевый заводик падал тебе в руки не за деньги даже, а за какую-то анафему, прозванную ваучером. Из горнила реформ Финоген Семенович вышел закаленной сталью и приобрел привычку перепроверять вещи и более незыблемые, чем ось земли или замки в своем хранилище.

Рай его беспокоил. Перечитав гору литературы, прослушав краткий курс богословия в самой Москве и опросив нищих на паперти известного храма, миллионер пришел к выводу, что Небеса не очень ориентированы на клиента. Всем праведникам предлагалось одинаковое меню: прогулки нагишом под сенью струй, пение ангелов за спиной, бренчание на арфе и освобождение от работы, если таковой не считать вечную молитву. Финоген Семенович не привык к такой диете. Нега и покой в чудесном саду, в маленьком домике на берегу моря Галилейского, увитая виноградом терраса, самовар и пряники после хорошей рыбалки примирили бы его с отсутствием работы. Но по всему выходило, рай не признавал одиночества! Там уже наступил коммунизм: там все было общее и распределялось равно, там херувимы присматривали, чтобы овцы не отбивались от стада, там коллективные молебны перетекали в совместные трапезы, там не было место любящему тишину и тайну Финогену!

Может быть, завхоз еще долго бы хватался за мечту о несбыточном, но назначение Поленко вырвало его из мягко постеленной ловушки секты Иеговых сподручников. Теперь реальный враг собрался помочь ему не тащить лишнего в гроб, а улечься туда спокойно, до нитки свободным от земных излишеств. Накануне, после знаменитого педсовета, Леонид Серафимович вальяжной походкой прошествовал в кабинет завхоза, скользнул взглядом по квитанциям и отчетам на столе Финогена Семеновича и задал последнему вопрос, который в долю секунды стряхнул Иеговское наваждение со старика.