Фредерик Дар - Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз

В самом деле это было не так давно, совсем недавно, мои пустые тыквочки.

Этот очаровательный молодой человек на самом деле не кто иной, как Метида, рыжая красотка, которая так ловко «сняла» меня недавно на корриде.

Послушайте, честно говоря, эта книга вмещает так много неожиданных поворотов, как будто она резиновая. Если бы я был при деньгах, я бы купил её, чтобы перечитать на свежую голову. Знаете, в чём состоит ремесло какого-нибудь писаки? Он размазывает бутерброд, пачкает бумагу, строчит без оглядки! Набирает страниц! Считает знаки. Добавляет ещё, чтобы угодить издателю. Доказать ему, что он имеет дело не с бездельником, что ему досталась хорошая несушка. Бресская пулярка с щедрой гузкой; раздаточный автомат, работающий как часы! Он всё время в движении, давит на педали как заведённый, как сумасшедший! Он опорожняется как смывной бачок. Его поджидает выгребная яма. Он смывается. Сливается. Трясёт головой, чтобы из неё сыпались прилагательные. Перебивает буквы, чтобы согласовать сказуемое с каким-нибудь строптивым подлежащим. Вот только во всей этой трескотне он даже не успевает попробовать на вкус свои выделения. Он как шелковичный червь, который не может полюбоваться своим коконом, потому что он его пленник. Да ещё эта механика, противная копирка, коварная лента, подлые винтики, которые заедают в самый разгар вдохновения. Ваш герой уже толкает дверь, чтобы войти, и тут — крак, что-то сломалось! Каретку заело! Или же у тех, кто вламывает на электрической IBM, когда у валика начинается икота. У тебя текст получается весь какой-то дрожащий, зачуханный, нечёткий, бледный, и сразу же посредственный стиль бросается в глаза. Но эту книгу всё же надо приобрести. Она будет для меня подарком на день рождения, на юбилей, моей наградой, моим мочегонным средством. Я буду копить. Буду канючить перед книготорговцами, чтобы они мне уступили. Буду мозолить им глаза. Я её получу, я настойчивый. Если понадобится, я продам свои часы. Попрошу в долг, как это ни ужасно для меня. (Мне так стыдно брать в долг, что я не смею возвращать его.) Я стану приходящей домработницей, если понадобится. Буду мыть машины. Трахать богатых старых дам. Стану школьным учителем или школьным мучителем. Впутаюсь в какое-нибудь дело, если надо. Я её получу, обещаю вам. Хочу, чтобы она красовалась у меня на видном месте, чтобы я тоже мог козырять и щеголять ею, размахивать своим Сан-Антонио, как другие. Показывать, что я тоже не отстал от времени, что я просвещённый человек. А ещё читать её. Зачёркивать повторы и подчёркивать красным то, что осталось. Буду заучивать тирады и рассказывать их перед молодёжью на площади Альбера Самена или Франсуа Коопе́(ратива). Слушай, но ведь даже не перечитывая самого себя, я уже могу сказать, что в этой книжке есть персонаж, к которому я питаю особые чувства. Это Оскар Абей с его закидонами, его пафосной речью, его психозом. Месье Феликс тоже, на свой манер, из новеньких в моём стаде. А вообще-то с вашим эгоизмом, вам на всё наплевать, не так ли? Вам нужно только одно: чтобы ваш Сан-А выдал вам свои похождения. Неожиданные развязки и шутки. Что касается его состояния души, пусть он его смажет вазелином и забьёт себе в ректум (университета). Слабительное вы покупаете у фармацевта, а не у торговца детективами. Ладно, я продолжаю. Вы доведёте меня до истощения, постоянно требуя от меня ещё и ещё. Однажды мой мозг превратится в клей. Он вытечет из меня соплёй, я это чувствую. Мне придётся писать белой палочкой на снегу такие вещи, которые ни о чём не говорят для других. Ничего не поделаешь: моя щедрость меня губит, я тону в собственном изобилии. Аминь!

Метида, говорю вам. Меня заливает стыд. Шатает сильнее, чем шторм. Такой вот внезапный припадок, столько злости, хочется выть. Надо же, я целовал этого типа! Гладил его ноги…

Дверь вно-вно-вновь открывается, и появляется вереница покалеченных людей. Первый помощник, главный механик, два старших матроса (в сумме получается один главный) в сопровождении лично Берюрье.

Я не знаю, где он нашёл этот белый китель, обшитый галуном, но в нём он выглядит весьма элегантно, хотя и не смог его застегнуть. Во рту у него трубка. Фуражка с золотым галуном набекрень. От возбуждения он налился фиолетовым цветом.

Моряки все в ушибах и еле волочат ноги. У них недостаёт зубов, ушей, кончиков носа.

— Эй, лекарь! — кричит Бугай. — Залейте йодной настойкой повреждённые места этим бездельникам, когда у вас найдётся свободная минута!

Он умолкает, увидев Старика.

— О папа! Ты нашёл его? Он что, загнулся?

Я ему объясняю. Он кладёт руку на грудь Старика и с большим знанием дела приподнимает ему веко, трогает пульс и заключает:

— Выкарабкается, он крепкий дуб.

— Они что, от шторма так пострадали? — спрашиваю я, показывая на группу покалеченных.

— Нет, это мой приятель Кувалдус приложился, — объясняет Берю, показывая кулак на свету. — Эти козлы не соблюдали сумбурдинацию и отказывались взять курс на Деконос. Теперь они всё уразумели. Экс-капитан начал было возникать, но я его засунул в карцер, так что всё разрешилось самым счастливым образом. Если ты не против, мы сейчас займёмся нашим делом. Все подозреваемые уже в салоне, Сан-А. Все! И твои, и мои, и наши! Я хочу твоих массажистов, наглого негритоса, министра, Камиллу! Всю компанию! Я себя чувствую в форме как никогда. Никаких морских болезней, несмотря на шторм. Как только начало болтать, я заказал рагу с кислой капустой на кухне, чтобы подкрепиться, и заглотнул его на заднем полуюте. У меня сразу вырос авторитет перед людьми. В то время как все исполняли риголетто, я замётывал сосиски. При волне в десятиэтажный дом, которая тебя накрывала сверху, такое ещё надо суметь, дружок! Надо суметь… Так, ладно, сбор через полчаса в музыкальном салоне, я им сыграю Шуберта.

О, я знаю, о чём вы думаете, мои бестолковые.

Вы говорите, что этот Сан-А не сильно ломает себе голову, чтобы открыть что-то новое. Этот блистательный комиссар не идёт по следам преступления. Он не склонен к тому, чтобы преследовать, когда намечается путь. Этот тип всё время поворачивает назад. Возможно, у этого щёголя что-то вроде приступа апатии. Или же он просто нагоняет строки, растягивает удовольствие, чтобы заготовить себе неожиданные повороты без особого напряжения серого вещества.

Я всё знаю, поверьте. Всё! Я читаю ваши мысли как дорожные знаки. И потом, с некоторых пор ваше мещанское брюзжание мне стало привычным; вы всегда недовольны, вы умничаете, воображаете, привередничаете, крутите носом. Ненасытные, недовольные, мелочные. Ослы по призванию. Для вас достают луну, а вы говорите, что она не полная! Сколько надо терпения, чтобы угодить вам, банда хулителей! Сколько упорства, самоотверженности, самопожертвования! И слоновьей кожи, на которую капают ваши плевки, как из трубы центрального отопления. Надо научиться не бледнеть! Никогда не краснеть. Оставаться непроницаемым под вашими сарказмами, не верить вашим похвалам. Любить вас только ради самой любви, из братских чувств. Испить чашу терпения до самого вашего дна, канальи! Идти с высоко поднятой головой сквозь ваши едкие замечания, мусорники! Терпеливо сносить вас! Уверять вас в том, что у вас всё зарубцуется, фурункулы вы мои! Выбирать из вас тех, кто любит меня искренне, целиком, без остатка, по-настоящему, раз и навсегда. Тех, кто меня глотает не давясь, не отплёвываясь, как выпивают микстуру, как глотают ложку рыбьего жира. Тех, кому со мной хорошо и которые читают меня не по назначению врача. Вот их-то я и приветствую, с грустью. Обнимаю их. Обещаю, что мы никогда не расстанемся; мы будем стариться вместе, хиреть одновременно, и мы крякнемся хором. Превратимся в гумус! Станем азотным удобрением, держась за руки. Что до других, я знаю, что они ворчат в своём углу, шепчут проклятия, пускают зловонные пузыри, дрыгаются в своей тине. Они говорят друг другу: тут он всё же нагородил огород. Вы заметили, как он сразу отошёл от своих тайн? К примеру, трюк с сундуком! Бац — и он уже о нём не вспоминает. Трупы аргентинца и индуски — всё, тишина, молчание! Проехали! А испанская гостиница-скотобойня? Гуд найт! Аналогично с интриганами-массажистами-массажистками-мифологами. Он даже не задержался на них! Камиллу он подсунул Оскару, и она его там ублажает по полной программе. А две каюты с взаимозаменяемыми названиями, он и не подумал занести их в дело, негодяй! Этот Сан-Антонио скользит по уликам, как по банановым шкуркам! Он живёт в своё удовольствие на борту «Мердалора». Его затянула круизная атмосфера.