Иоанна Хмелевская - Вся пани Иоанна. Том 1

Впервые мы положили на нее глаз в очень типичной для нее ситуации. К тому времени мы уже изучили фамилии наездников и кто чего стоит, безусловно вместе с лошадью. Помнится, просмотрев программку заездов, я осталась недовольна.

— Да тут не на кого ставить. Одни графья едут.

— Какие еще графья?

— Взгляни сам. Везде «гр.» Граф Гутторман, граф Петерсен…

— Герр! — прорычал Михал.

— Какая разница. По мне, все одно графья.

Аристократия рванула со старта, уже почти одолела круг, и тут на последнем вираже нашему взору предстало незабываемое зрелище. От группы легко отделилась наша Флоренс и уже до самого финиша шла в гордом одиночестве, увеличивая дистанцию так, словно все остальные топтались на месте. Ехавший в возке граф Петерсен даже не натягивал поводьев, мало того — ухитрялся держать их в изящно поднятой руке, да еще и раскланиваться с публикой. Та отвечала ему шквалом смеха и аплодисментов, все, очевидно, знали Флоренс. Кроме нас. Мы зашлись от восторга — лошадь неслась без всякого принуждения, без малейшего усилия, вдохновенно упоенная скоростью, — словом, это было божественно!

— Наверно, она его любит и старается осчастливить, — сказала я умиленно, имея в виду графа Петерсена.

— Она! А он ее — нет? Представляешь, как он ее любит? За те денежки, которые на ней зарабатывает?

— Это само собой, но она, по-моему, любит его больше. Прямо всем сердцем рвется к финишу!

— Да и он ее от всего сердца поторапливает…

— Наверняка перед заездом подносит ей цветы, как ты считаешь?

— Да я бы ей эти цветы на коленях подносил, — с чувством сказал Михал. — Небось каждый день меняет букет на свежий. Трюмо поставил в конюшне и ленты в гриву вплетает.

— А перед бегами падает ниц и умоляет: «Не подведи, алмаз души моей, не подведи…»

— А она ему подносит копыто для поцелуя. Вот бедолага, наверно, на баб и глаз не смеет поднять, боится оскорбить ее в лучших чувствах.

— Ну уж не знаю. Любящее сердце великодушно.

— Слушай, а может, он с нею обращается как истинный мужчина? — вдруг загорелся Михал. — Регулярно, дважды на неделе, обхаживает кнутом, а?

— Сказанул! — вскипела я. — Неужто похоже, что ее бьют кнутом?

В конце концов мы сошлись на том, что у этой пары настоящая, большая и взаимная любовь и что капризная, своенравная Флоренс побеждает лишь тогда, когда графу удается доказать всю глубину своего чувства. В противном случае, если, к примеру, граф запамятует поставить в вазу королевского фарфора свежие розы или, не приведи господи, окажет внимание какой-нибудь молодой даме, оскорбленная Флоренс приходит к финишу последней, то и дело сбиваясь на галоп.

А потом оказалось, что Флоренс — жеребец.

Но мы никогда не смирились с этим фактом. Скорей всего, любовь графа к Флоренс столь велика, что он из ревности хранит в тайне ее пол. На том и порешили. Однажды наш приятель, завсегдатай тотализатора, предпочитающий, правда, бегам скачки, возымел глупость засомневаться в нашей Флоренс, когда она на вираже вышла вперед.

— Да что ты! — возмутилась я. — Если не Флоренс, то кто?!

— Ну, раз уж ваш Флоренс такой молодец… — с недоверием протянул он.

Я покрутила пальцем у виска и бесповоротно списала его в разряд круглых дураков. Во-первых, не понимает очевидной истины — если Флоренс ведет на вираже, то нет такой силы на свете, которая помешала бы ей прийти первой, а во-вторых, он принимает ее за жеребца. С ним все ясно!

— Третий номер, то есть Газель, вышел вперед, — прокомментировал Михал, тщательно изучая программку и анализируя наш успех. — А первый передвинулся на второе место. Надо играть на числа, если в них есть какая-то система.

— А вот, смотри, двойка спустилась на двенадцатое, — вдумчиво заметила я. — Все сходится, четные сдвигаются, а нечетные остаются.

— Ты что, тройка — это четное число?

— В прошлый раз!

— А в следующий — снова четное, — бормотал Михал. — Тройка должна прийти в первом заезде в конце, потом она под тринадцатым номером передвигается вверх, единица остается внизу, потом, уже как восьмерка, поднимается вверх…

— …и, оседлав Кайзера Хансена, галопирует к финишу…

— Что?!

— …а восьмерка под одиннадцатым номером спускается вниз. Чушь собачья!

— Я просто прикидываю возможные комбинации. Во втором заезде придет аутсайдер и похерит весь вифайф…

— Лучше подождем до вторника, посмотрим новую программку…

Азарт все глубже затягивал нас в свою пучину. Как на грех по пути на работу я проходила мимо нескольких обувных магазинов. В одной из витрин красовались черные шпильки из настоящего крокодила, и именно мой размер. Каждый день, утром и вечером, замирала я у витрины и вожделенно пожирала глазами этот шедевр, мрачно размышляя о том, что заиметь его можно лишь на выигрыш за аутсайдера. Такую роскошь купить за свои кровные, трудовые у меня никогда рука не поднимется. Вся надежда на тотализатор. Когда же нам повезет по-крупному!..

Наконец я не выдержала и рассказала о дивных туфлях Михалу.

— Тогда шевели мозгами, — буркнул Михал. — Образование у тебя вроде бы высшее?

Воодушевленная ценным советом и каждодневным созерцанием чуда, я с таким рвением шевелила мозгами, что результат не замедлил сказаться: в следующее же воскресенье все мои прогнозы, от первого до последнего, попали в точку — все, на что я ставила или хотя бы просто отмечала вниманием, было дисквалифицировано, снято со старта или пришло к финишу в хвосте. Михал смотрел на меня с нескрываемым ужасом и только приговаривал:

— Если бы платили за два последних места, мы бы с тобой уже озолотились!

Наконец он запретил мне даже рот раскрывать. Единственное, что мне было дозволено, — это указывать номера лошадей, на которые я собиралась ставить. Пришлось подчиниться, и шпильки из крокодила, маячившие у меня перед глазами, стали расплываться в туманной дали.

С тоской и унынием наблюдала я за финалом последнего забега, в котором выигрывал какой-то номер, который мне бы и в голову не пришел. Я повернулась к Михалу, собираясь что-то ему сказать, как вдруг он на моих глазах побелел как полотно и забормотал себе под нос.

— Ты чего? — забеспокоилась я.

— Кто там финишировал? — прошептал Михал. — Десять — восемь?

— Точно, десять — восемь. А в чем дело? Ты ведь не ставил?!

Вместо ответа Михал, без кровинки в лице, выгреб из кармана два жетона.

— Десять — восемь, — триумфально зачитал он. — Взгляни, у меня что-то в глазах мутится.

Я взглянула и обалдела. Десять — восемь, как бог свят! Снова чудо!

— Михал, ты волшебник! — ахнула я. — Умоляю, только не потеряй! Я как-то посеяла на Служевце жетон на парный!

— Сплюнь сейчас же! Теперь туфли из крокодила, считай, твои. Десять — восемь! Как они оказались впереди? Все время тащились в хвосте!