Маргарита Малинина - Смертельный и чудесный карнавал. Сборник

Закрывая тело товарки собой, я возмущенно заявила:

— Как так можно — стрелять в человека, который мало того что без оружия, так еще и без сознания?! Это чтобы в глаза не пришлось смотреть, да? Так легче?

— Ты что, меня трусом назвала?! — взревел Злобный и перевел дуло пистолета уже на меня.

Я икнула и наконец замолчала. Но молчать-то нужно было раньше…

— Стойте! — взмолился директор. — Вот ключ! Код 2561. Не надо никого убивать!

— Так бы сразу, — обрадовался Лидер, но его соратник и не думал униматься.

— Это ничего не значит. Ее нужно проучить. — И замахнулся.

Не знаю, почему я не зажмурилась, вероятно, от шока, но это позволило мне увидеть, как всего за полторы секунды Вожак сократил расстояние между нами и перехватил руку Свирепого.

— Нет. — Он сказал это тихо и безэмоционально, но в тишине зала эти слова прозвучали как раскат грома.

— Пусть знает свое место! — рявкнул тот и получил по зубам. После этого Вожак нацелил пистолет уже на него.

— Еще раз подойдешь к ней, и ее лицо — последнее, что ты увидишь.

В тот момент его голос показался мне божественным (самоуверенный и вместе с тем нежный баритон), его тело — еще более привлекательным, чем до этого, а запах… Древесный и немного сладкий… Я всегда буду его помнить. Оно и понятно — мужик спас меня от больших неприятностей. И в то же время я понимала, что все они сволочи. Но все-таки приятно, что кто-то меньшая сволочь.

Татьяна наконец зашевелилась. Прав был Философ, ей пришлось лучше, чем мне.

— Уже на работу? — с досадой пробубнила она, открывая глаза, затем сфокусировала взгляд на мне, а после — на захватчиках. — А-а-а! — завизжала.

— Заткнись! — рыкнул Свирепый. На меня наложили вето, но на Татьяне можно было отыграться.

— Тсс, — шепнула я подружке, и она тут же, как по команде, замолчала.

За это время Вожак отключил сигнализацию, подошел к витрине, разбил стекло и, достав оттуда рубиновый комплект, сложил его в черный непрозрачный мешочек.

— Теперь вы нас отпустите? — спросил директор, стараясь, чтобы голос звучал ровно, однако было видно, что он боится до чертиков.

— Нет, — как всегда спокойно и уравновешенно ответил Благородный Вожак, и заложники в ужасе ахнули.

— Но как же?…

— Послушайте, уважаемый. Я ведь здесь не только ради побрякушек. Я здесь ради правды. — Директор смотрел, моргая. Видно, что он не понимает. Мы с Таней, поднявшись на ноги, тоже моргали, стоя по соседству. Так как команды возвращаться в круг сидящих не было, мы остались на своих местах. — Будьте так любезны, расскажите, при каких обстоятельствах вы нашли рубиновый набор. — Директор начал бубнить про археологов, позвонивших ему, про раскопки, про рухнувшую стену и т. п. Вожак внимательно смотрел на него, и, хоть выражения лица было не разглядеть за маской, почему-то казалось, что он недовольно улыбается. Как царь, выслушивающий оправдательную речь обвиняемого, зная, что затем все равно его казнит. Так и вышло. Ближе к концу истории, когда директор уже начал повторяться, Вожак заехал ему в ухо. — А теперь еще раз рассказывай. Но на сей раз — правду.

— Так я же… — Лидер достал складной ножик, выдвинул лезвие, и директор запнулся. Его глаза испуганно расширились, однако… Что-то мне не нравилось в них. Не было праведного негодования, дескать, я вам правду — а вы вот как? Только страх и… хитрость. Да. Он начал водить глазами слева направо, будто…

— Он врет, — прошептала я сама себе, но банда услышала.

— Устами младенца, — хмыкнул Философ.

— Кто это? — мотнул головой в мою сторону Вожак, будто и не он пятью минутами ранее спас меня от расправы своего подельника.

Заговорила Людмила Анатольевна.

— Это девочки из газеты, из «Областного Вестника». Приехали писать о выставке и разрушенной церкви.

— Что ж, — согласно закивал Лидер, смотря на меня из прорезей черной маски красивыми голубыми глазами, искрящимися озорством и вместе с тем какой-то странной теплотой, — я слышал, у журналистов особое чутье на людей и на ложь. — Помолчав, добавил: — У меня тоже.

Воцарилась недолгая тишина.

— Я не понимаю, я не… — зачастил директор, и это было его ошибкой. Вожак начал методично его избивать, затем приложил нож к горлу.

— Ну что? Все еще не понимаешь? Может, вспомнишь женщину, что там была? Может, это на ней, падаль, были рубины, а не в нише в стене, а?!

Когда он перешел на крик, я поняла, что эта тема для него весьма болезненна. Почему-то я ощутила укол жалости. Нет, не к директору вовсе… Что это со мной? Стокгольмский синдром?

— Простите, простите, простите… — мямлил беспрестанно директор краеведческого музея, затем обмочился и потерял сознание. Захватчики бойко рассмеялись. Все, кроме Вожака. Чувствовалось, что в нем столько боли, что она не дает ему ликовать — даже в минуту победы.

— Я не понимаю, — тихо заговорила Анатольевна, теребя брошку на пиджаке, — этот набор не был захоронен в нише? Его не от большевиков прятали?

— Умная тетенька, — сообщил Лидер, въехал еще раз ногой по голове лежащего мужика, после чего произнес слова, даровавшие умиротворение всем заложникам. — Я закончил, уходим.

И они действительно ушли…

Шли дни. Новостная заметка о выставке переродилась в репортаж с места событий. Планируемый заголовок «Жемчужина разрушенной церкви Всех Святых попала в краеведческий музей» пришлось переписать на «Стать заложником и выжить, или Все ли бандиты одинаковы?»

Таня в написании статьи приняла еще меньше участия, чем обычно, ввиду того что пропустила бо́льшую часть событий. По этой или по другой какой причине ее дядя пришел от материала в неописуемый восторг. Параллельно приходилось давать показания разным лицам, сначала оперативникам, затем следователю, а после фээсбэшнику, которому передали дело. Оказалось, что все дела о захвате заложников неминуемо попадают в ведомство ФСБ. Последний был наиболее заинтересован, но к тому моменту часть событий просто вытеснилась из памяти, видимо, психологическая защита так сработала, так что помочь ему в расследовании я не сумела. Остальные сумели еще меньше, как он сам в конце посетовал. Я могла, конечно, намекнуть ему, что искать следует в направлении настоящей владелицы рубинового комплекта, которой, скорее всего, нет в живых, но почему-то другие свидетели эту тему вообще не поднимали, а мне не хотелось быть единственным человеком, через которого смогут выйти на Лидера. Лучше бы поймали Свирепого, в самом деле, но на него у меня ничего не было.

Как только меня оставили в покое, позвонил главред, он же Танин дядя, с новым заданием. Я уж было возмутилась, что у человека вообще нет ни совести, ни сострадания (мне даже отпуск на работе пришлось брать, чтобы привести в порядок нервы), но оказалось, что он делает это ради меня. Какой-то крутой бизнесмен дает благотворительный концерт на борту теплохода. Три дня теплоход, снятый им, будет плыть по Волге, развлекая сирот и детей-инвалидов с сопровождающими. Планируются и фокусники, и комики, и даже более или менее известные артисты эстрады. Также он приглашает нескольких журналистов разных периодических изданий, чтобы об этом написать. Поговаривают, что бизнесмен мечтает выдвинуть свою кандидатуру на ближайших выборах. (Слушая это, я хмыкнула: хорошие дела без выгоды никто теперь не творит, да? Но главред меня урезонил, мол, детишкам без разницы, ради пиара человек это делает или от большого сердца, главное, что для них еще запланирована раздача подарков — и одежда, и вкусняшки. Я постыдилась и слушала дальше молча.) Кают на теплоходе хватит всем, у кого-то будут одноместные, кого-то заселят по двое или по трое. Но ведь — бесплатно! И еда, и развлечения, и выпивка — все включено. (Хотела я здесь напомнить, что алкоголь не пью, но решила, что ему без разницы.) Дальше началось странное: