Андрей Дрожжин - Одураченный случайностями (Борщ)

Все время своего рассказа я, чтобы ничего не упустить, смотрел перед собой в одну лишь точку огромного стола для заседаний, а по окончании поднял глаза на слушателей. Можно было не сомневаться, что рассказ мой произвел на них впечатление, такая воцарилась тишина. Они снова, как после рассказа о Золушке, сидели застыв, и в сумраке кабинета я увидел, как белели их расширенные от шока и удивления глаза. Да у Борща еще в углу рта появилась слюна, которую он, не успел сглотнуть, но поймав мой взгляд, подцепил языком и избавился.

– Вот, примерно так… – подвел я итог.

Колмыков еще некоторое время был не в состоянии говорить.

На улице снова сверкнула молния. Прогремевший секунд через пять гром, вернул его к разговору. Он аккуратно начал.

– А как имя этого… парня… у которого мать провизор?

– Саша… не знаю… пока Сашей назвал…

– А-а-а, тезка!.. Хорошо… А живет он где?

– Я не знаю… Вы же читали мои произведения: я стараюсь избегать названий населенных пунктов. У меня такие… отстраненные, собирательные образы. Для читателя, я думаю, не слишком важно где именно произошла история. Она же вымышленная.

– Да нет! – отчетливо и, как мне показалось, с отвращением ко мне и моим сочинениям, сказал полковник. – Очень большое имеет значение где она произошла! Огромное имеет значение! Читателям, может, и все равно, также, как и нам до их мнения, а вот нам не все равно. Вы знаете этого Сашу?

– Я могу насочинять про него сколько угодно. Каким я его придумаю, таким вам и представлю.

– Сочинять нам здесь ничего не надо. И представления разыгрывать тоже – это может грустно закончиться! – с нескрываемым раздражением сказал Колмыков. – Кто рассказал вам эту историю если не сам Саша? Где сейчас эти убийцы?

– Да нигде их нет! Александр Анатольевич, я же вам в который раз говорю: это вымышленная история. Ее детали я придумываю, бывает, на ходу: хоть за обедом, хоть в транспорте, потом записываю и получается рассказ или повесть… Я так пишу. Может кто по-другому, я не знаю…

– То есть ни Сашу, ни его друга вы не знаете?

– Нет, конечно.

– Места убийств и сколько всего жертв на счету у этих маньяков тоже не скажите?

Я похолодел. Что было отвечать на верный провокационный вопрос из книжек по психологии? Про вымышленную историю он не слышит. Ответить прямо на заданный вопрос – «не скажу»? Это значит знаю, но не собираюсь сообщать! Ответить: «не знаю», значит косвенно признать, что история реальная, а я просто не в курсе некоторых деталей, а именно: сколько конкретно убито людей. Про три трупа знаю точно, – я уже про них рассказал, а вот дальше, типа, извиняйте, со счета сбился… Вот это я попал!

– Работа над повестью еще не завершена, – собравшись с духом ответил я, – поэтому сколько я еще придумаю эпизодов не известно.

– То есть вы хотите сказать, что это все из вашей головы и никто эту историю вам не рассказывал?

– Александр Анатольевич, абсолютно верно! И эту, и все остальные из мной написанных, и даже те, которые только в проекте.

– Вы знаете, – сказал несколько успокоившись Колмыков, – в это с трудом верится.

– Я вас уверяю, что это именно так, – тоже успокаиваясь сказал я. – Но все же из любопытства хотелось бы знать: почему вы мне не верите?

– Слишком много совпадений. Некоторые из них нас не сильно беспокоят. По разным причинам. Но некоторые по-настоящему пугают и могут впоследствии громко аукнуться.

– К сожалению, совпадения я объяснить никак не могу, – на то они и совпадения. Но мне было бы любопытно узнать о них.

– А я с удовольствием расскажу! – подхватил Колмыков. – Начну с практически безобидных. Если вы помните, Захар просил вас припомнить: где находятся сейчас ваши друзья. Было такое?

– Было! – ответил за меня Борщ.

– Вы затруднились ответить сразу, но мы и без вашей помощи кое-кого нашли! – торжественно произнес полковник.

– Кого же? – поежился я.

– Месяц назад мы нашли вашего Игорька.

– Вот уж месяц как нашли. Зачем же спрашивали меня про него три дня назад?

– Так вот. Игорёк нас больше не интересует. Мы нашли этого шизофреника. Это уже не человек…

– Придурок! – засмеялся Борщ.

– Захар, поспокойнее! Вы были правы, написав – «болезнь прогрессировала». Он давно и плотно сидит на подавляющих мозговую активность препаратах. Стал кроткий, пассивный, да вообще стал никакой, благодаря мощным транквилизаторам. Совершенно безобидный, не представляющий никакой угрозы обществу, как мы говорим, тихушник, и вспоминать о нем больше не стоит. Однако стоит поговорить вот о чем, и связано это как раз с вашим вопросом: почему мы, уже все зная, спрашивали про него? Оказывается-то… не все в ваших книгах вымысел? А вы нас убеждаете в обратном. Как же мы должны вам верить?

«Поймали все-таки! – с грустью подумал я. – Вот теперь действительно выкрутиться будет сложно».

– Вы понимаете, – начал я оправдание, – иногда авторы прибегают к такому приему, он называется художественно-документальное изложение, когда смешивают правду и вымысел…

– Да, понимаю, понимаю, и с памятью у меня все нормально! – прервал Колмыков. – Мы говорили о нем в начале нашей беседы. И вы убеждали нас, что не работаете в этом жанре.

«Ловят меня! За язык ловят! – снова подумал я. – Надо выпутываться. Срочно и убедительно!»

– Совершенно верно! Именно об этом я и говорю. Повесть специально написана так, что разобрать где правда, а где вымысел и в каких пропорциях они замешаны потребителю не удается. И он, потребитель, не долго мучает себя подобными размышлениями. Посмотрел или прочитал и забыл, – мало ли такого чтива? Я давно уже не общаюсь с теми людьми, о которых написана повесть, а с некоторыми даже не знаком, поэтому и не изменил их имен. Вот Состаса, например, я и в глаза не видел, и от Игорька о нем только из писем слышал. Кроме того, вероятность прочтения ими моей повести ничтожно мала, а другие читатели, мне кажется, и не поверят в правдивость истории. Да им и все равно совершенно: было или не было, – прочитал и выбросил из головы.

– Значит в этой повести правда все-таки есть? Сколько?

– Для читателя – ноль процентов, а для нас с вами – сто, – подвел итог я. – Нам же это важно, а читателю все равно. А можно и наоборот: сто им, а ноль нам. Только я не понимаю: зачем вам безобидный парень?

– Уже не нужен, я же сказал, – ответил Колмыков, – но стал ненужным только после того, как мы убедились в его беспомощности. Впрочем, мы слишком долго говорим об отработанном материале. Давайте двигаться дальше. Где Юрий Дрынов?

– Не знаю, – спокойно ответил я. – А он какую представляет угрозу?

– Он безнаказанный мародер.

– Да таких безнаказанных полно, – парировал я. – Если бы он и существовал, то почему именно он? В девяностых черных копателей расплодилось море. Я же писал именно об этом.