Макс Акиньшин - Тридцать восемь сантиметров

Как ни странно, она знала многое. Может этому обучают в той школе для девочек, где она училась? Я припомнил терминологию своего толстого начальства, которую господин старший инспектор мастерски изобретал во время алкогольных забегов нашей мужской компании. Скрипящая тачка, французский багет, усы сержанта, волшебная дудочка и прочее, названия чему я не знал. Монгольский волчок! Да, был еще монгольский волчок!

За пару часов моя славная адвентистка выжала меня досуха. Я не мог шевелиться, а она бродила по комнате, обнаженная, попадающая из света безумного солнца в тень. Умиротворенная и разморенная. Глаза ее светились покоем. Стоит признать, что снулый ботаник плохо ее опылял, раз у его курочки накопилось столько энергии.

-Дубль три? – предложила она, потягиваясь ленивой кошкой. Я был не в силах отказаться или хотя бы надеть штаны. Будущее казалось мне неопределенным. Ее было трудно представить старой. Безобразной и морщинистой бабой, вспоминающей ушедшее на больничной койке, где-нибудь в богадельне. Она была сама жизнь, рыжая Кони с мраморной кожей. Слепое пламя бьющее наугад. Во все стороны. Обжигающее, оглушительное пламя, имя которому было жизнь. Я хотел быть с ней, и секс был не основной причиной.

– Ты веришь в Бога, Макс?– отдышавшись, спросила она. Мне почему-то показалось, что она произнесла это слово именно так, с большой буквы. Странный вопрос женщины, только что испытавшей оргазм. Я смотрел в ее глаза близко-близко, так, что казалось я вижу, что у нее там, в темных провалах зрачков. Что–то неуловимое. Словно она пыталась сделать очень важный шаг и останавливалась в паре миллиметров. Будто натыкалась на преграду. Немые вопросы, ответы на которые я бы дать не смог.

-Я верю в Деда Мороза, дарлинг, – я поцеловал ее. Приподнявшись на локте, она серьезно посмотрела на меня.

-А кто это?

-Один человек.

-Ты веришь в человека? – Кони встала с кровати и опять заскользила по комнате. Казалось, ее интересовало все. Она трогала вещи. Мои и тиа Долорес. Внимательно их рассматривала. Небрежно пролистала мятый отчет военных медиков, зевнула и отложила бумаги в сторону. Сложила их аккуратно на моем столе, водрузив сверху синий блокнот с записями. Наконец ухватив с полки карандаш, навернула на него пряди и воткнула в волосы, смастерив импровизированную шпильку. После обернулась ко мне и улыбнулась.

-Так ты веришь в человека?

-Мне же нужно верить хоть в кого-то?

-Ты смешной, – пошло ответила она. Когда женщине нечего сказать, она говорит, что ты смешной. Я слышал это десятки раз. За стенкой раздался стук, глуховатая миссис Лиланд устроила стакан поудобней. Ей было плохо слышно, моей доброй старушке.

Хозяйка мою постельную акробатику не одобряла, но и не запрещала. У нас с пожилой вдовушкой был холодный взаимовыгодный нейтралитет по этому поводу. Иначе ей бы не о чем было тереть в компании. Она бы потерялась на фоне потеющего пальца дядюшки Дональда и печеночных колик еще какой-нибудь развалины. Вот новая мышка у русского – это случай! Тут было что пожевать. Казалось, что тетушка завела подробный дневник моих выступлений дуэтом. Впрочем, мне было плевать. В глубине черепа (налево от гипофиза) в пыльной комнате с кривой меловой надписью «Кемерово», все еще жила Аля. Временами я заглядывал в этот закоулок и плакал. Тосковал ли я? Жалел себя? Не знаю. Есть проблемы которые не решить, они как камешки на зубах, их можно проглотить, но дойти до сути – никогда. Вот поплакать – всегда, пожалуйста. Никто не запретит всплакнуть внутри себя. Там, под циничной броней. Это успокаивает, верите?

-Мы еще встретимся?

«Я буду любить тебя все лето», – на это сложно что-нибудь ответить. Такая же глупость, как и те надрывные призывы, что недалекие Ромео пишут на асфальте под окнами. Они считают это любовью. Пошлые фантазии, глупые выдумки, после которых следует катастрофа. Признавшись себе, я все еще боялся признаться ей.

Кони устроилась в старом кресле, ее растрепанные волосы светились в лучах солнца. Зачем она их подкрашивала? Стеснялась природного рыжего цвета?

-Конечно, – соврал я. Тиа Долорес обеспокоено завозилась за стеной, не расслышав последнюю фразу.

-Послезавтра?

-Послезавтра, я занят, Кони, – я разглядывал ее тяжелые груди, веснушки и аккуратный рыжий кустик там, где начинаются ноги. Она смущенно прикрылась ладошкой и улыбнулась. – Уеду на целый день.

– Жаль. Я буду свободна, мы могли бы съездить на пляж. Плайа Бланка, там очень красиво. А потом, целую неделю, надо будет сидеть с Джоши. Няня хочет съездить к родным. Это дело… Ты не мог бы перенести?

– Нет. Никак, дарлинг, – я дотянулся до пачки на ночном столике и закурил. Н 956, синий тент, перевозчик «Норд стар Логистик». Слава и почести.

-Дай мне тоже, – она протянула руку.

Я ей завидовал, Кони легко уживалась с религиозным воспитанием, мужем, маленьким Джошуа и, уже четыре часа, как со мною. Казалось, что ее это совершенно не беспокоило. Весь ее мир был построен так, что мы друг другу не мешали. Впрочем, и я сам жил по этим принципам, забывая то, что надо было забыть: того несчастного, которого ткнул отверткой, две тысячи, украденные в Москве, бедность и неустроенность. Массу всего неудобного. Избирательная память, так, по-моему, это называется. Сложно быть честным с самим собой, очень сложно. Иногда просто невыносимо и приходится изобретать очередную ложь, чтобы не сойти с ума. Моя жизнерадостная курочка в этом плане была само совершенство: просто радовалась жизни, не задумываясь над компромиссами. Белая кожа, рыжие волосы, полные губы. Что-то ожило во мне. Что-то, чего я пока не сознавал. Может это все-таки была любовь? Простое чувство, когда два человека что-то значат друг для друга.

Она вертела красный помпон, сигаретный дым плыл над ней. Подарок Лорен я не видел уже пару месяцев, забыв его в одном из ящиков комода. Поразительно насколько быстро человек обрастает совершенно ненужными вещами, которые валятся на него со всех сторон. Я с трудом избавился от привычки складировать пакеты из магазинов. Но другой хлам все еще жил со мной. Хлам из прошлого, которое уже можно было забыть. Или нет?

-Мне пора, Макс, – миссис Левенс потушила сигарету. – Рик будет волноваться. У него и так много проблем.

Я кивнул, у Ричарда Левенса было полно проблем, главной из которых была ложь.

-Дело верняк! – я с сомнением осмотрел прицеп. Синий тент Н 956, Норд Стар Логистик. Тот был забит клетками, а запах стоявший в нем был тяжелым. Пройдясь по узкому проходу, его величество обернулся.

-Что скажешь, Макс?– сказать мне было нечего, кроме того, что обезьян кормили на совесть. За тентом прицепа надрывались цикады.