Макс Акиньшин - Тридцать восемь сантиметров

Откуда взялся этот хорек? Мыслей не было, я застонал. И как только у него хватило ума прятаться все это время среди груза? Как, черт возьми? Даже запах: смесь немытого тела и вони дешевого дезодоранта, не выдал его. Теперь я остро чувствовал это зловоние. Кровь заливала глаза, стекая неприятными теплыми каплями по лицу. Говорят, что у слепых очень острое обоняние, это так. Я почти ослеп, кожа на затылке и на лбу саднила. Видимо, он успел отоварить меня два раза. Немного промахнувшись поначалу в темноте прицепа. Кажется, я наделал в штаны, и это было совсем плохо. Умирать вот так вот, некрасиво, очень не хотелось. Вернее, умирать не хотелось абсолютно.

-Что молчишь? – я скосил глаза, возможности выбраться не было. Этот недоделок стоял в шаге от меня, поигрывая «Питоном» длина ствола которого, по-видимому, компенсировала недостатки в штанах. Он носил его за брючным ремнем и у него наверняка были мозоли на мошонке.

-Что мне делать?– он наслаждался моментом. Прочистив горло, я посоветовал ему для начала сменить одеколон и помыться. Этот болван взбесился и прыгнул ко мне, ловко увернувшись от неуклюжей попытки ухватить за ногу. Перед моими глазами что-то лопнуло, и я утонул во тьме.

Я очнулся через пару минут. Или через неделю. А может быть и через год или столетие, этого уже никогда не узнать. Такой боли живые не ощущают, теперь мне это точно известно. Все онемело, а каждая клетка моего тела, начиная с пальцев, выворачивалась наизнанку. В голове надсадно выло. Меня тошнило, в горло хлынула желчь. Я чуть не захлебнулся ей, когда почувствовал очередной удар и ненадолго провалился в темноту.

Руки безвольно волочились по бетону, этот кретин волок меня, взявши за ноги. Задравшаяся рубашка скомкалась где-то у шеи, спиной я ощущал мелкие камешки небрежно залитой площадки. Оставалось совсем немного, чтобы потерять сознание окончательно, я плыл над своей болью. Но человек забавное животное, при всей своей хрупкости он отчаянно держится за эту небольшую прихоть природы – возможность соображать. Сквозь низкое гудение в голове пробивались голоса. Неразборчиво, как бормочет телевизор в спальне за стеной. Вроде тех случаев, когда соседи включают телевизор, чтобы уберечь постельные упражнения от чужих ушей. Тихие бессмысленные звуки. Что-то скрипнуло, и я полетел вниз сломанной безвольной куклой.

За короткое мгновение, перед тем как тело с размаху вляпалось в липкую мерзость сверху донеслось мурлыканье телефона. Странная мелодия, намертво врезавшаяся в мой мозг. Что-то нежное, звучащее в барах, когда парочки трутся друг с другом в полутьме. Чистая романтика, которая другое время, была бы красивой.

Пина- колада для дамы, гарсон!

Говорят, что пережившие клиническую смерть помнят свои последние секунды. До мелочей, вроде запахов и звуков. Возможность помнить за мгновения до гибели, такой же атавизм как аппендикс. Это никогда не пригодится, а, следовательно, абсолютно бесполезная вещь.

Не знаю, что меня тогда спасло. Может быть какая-то глупость: красный помпон Лорен, кроличья лапка, серебряная ложка на крещение – еще какой-нибудь фетиш. Дурная удача, бессмысленное везение, что еще бывает на белом свете? Сложные обстоятельства? А может адреналин, кипевший во мне? Страх, ужас, боязнь, паника – что все вот так вот быстро закончится и потом уже не будет ничего.

Что мне с тобой делать, приятель? Мысли путались. Крышка люка со скрежетом упала и наступила полная тишина. Как ни странно, но сознание меня не покинуло. Наоборот, я вывернулся, в отчаянной попытке всплыть на поверхность. Медленно, медленно. Словно тело было опутано резиновым жгутом. Руки почти парализовало. Задыхаясь, я встал на цыпочки, стараясь держать голову, в которой плескался расплавленный металл как можно выше. Дышать было невозможно, содержимое вкопанной в землю цистерны забило рот и нос, проникая в легкие, вызывая неугасимые приступы кашля. Как мне хотелось жить в тот момент! Как мне хотелось жить! Ведь сколько не готовишься к смерти, сколько не желаешь, чтобы она была быстрой, к ней невозможно привыкнуть ни при каких обстоятельствах. Понимание этого приходит потом, заставляя обмирать от страха.

Расслабившись, я немного погрузился в вязкую гадость, а потом опять привстал на цыпочки. С первого раза руки поднять не удалось. Но вторая попытка оказалась успешной. Кончиками пальцев я нащупал край запертого люка, совершенно гладкий. Попытавшись вцепится в него, я ухнул назад, задыхаясь и отплевываясь. Звуки тонули в липкой тьме. Горло покрылось глиняной коркой осыпавшейся в бронхи при каждом вдохе, и запах, запах, которого я не ощущал в отчаянной борьбе за свою жизнь, наконец, пробился в нос. Пахло нефтью. Зловонный дегенерат сбросил меня в бочку с битумом для дорожных работ. Утонуть в нем как лягушка в меду, было последним делом. Вроде как наделать в штаны. Хотя в них я уже как раз таки наделал.

Оттолкнувшись от полукруглого дна, отчаянно вытягиваясь всем телом, я немного приподнялся и принялся ощупывать предательский, скользкий край. Сквозь щель между кривой крышкой и бортиком пробивался слабенький закатный свет. Он бодро прорывался в жирную темноту и тут же гас, поглощенный ею. В нем плавали яркие пылинки и мои дрожащие перепачканные черным пальцы. Тело напоминало перетянутый канат, каждая нить которого напряглась до красной черты и через мгновение грозила лопнуть. Вдоль приподнятого над землей бортика шел еле заметный сварочный шов, в который мне удалось вцепиться и повиснуть. Саднящие пальцы постепенно затекали, боль от сломанных, выдранных с мясом ногтей практически не ощущалась. Зато нос оказался чуть выше уровня содержимого цистерны, и я мог хоть и плохо, затягивая при каждом вдохе темную массу в легкие, но дышать. Проникавший в неплотный люк воздух не позволил умереть сразу.

Страх убивал меня, распирая тело. Казалось еще мгновение и сознание провалится в черную дыру. Провалится туда, откуда тяжело выбраться. Я дышал, дышал, дышал, размеренно и глубоко, стараясь успокоиться подавляя рвоту и судороги. Мне очень хотелось жить. Говорят, что перед смертью вся жизнь мелькает перед глазами. Хотел бы я взглянуть хоть на одного умника подтвердившего это своим примером. Где ты, бль, воскресший?

Все это колоссальное, абсолютное, ректифицированное, высшее в своей степени вранье. А может, мне так повезло. Не знаю. Я был слишком занят борьбой за жизнь. Затекшие пальцы, давно превратившиеся в подобия крючьев, раз за разом соскальзывали, но я упорно подтягивался до спасительного выступа, вцепляясь в него мертвой хваткой. Отплевываясь, с хрипом и бульканьем втягивая клейкий смрад как больной эмфиземой старик, таскающий за собой баллон с кислородом. Вдох! Еще раз! Хрипы в легких. Плохо представляешь себе расстояния, пока не столкнешься с чем-то действительно опасным. Десять – пятнадцать сантиметров, пару метров, какая разница? Какая? Один шаг, взмах руки. И вот когда они упираются в пять миллиметров неровной стали. Тогда понимаешь. Именно эти пять проклятых миллиметров мешали мне спастись. Там за ними была моя жизнь. Вдох! Судорожные руки нащупали выступ и я замер. Сердце колотилось в горле.