Макс Акиньшин - Тридцать восемь сантиметров

На это сложно было ответить что-нибудь вразумительное. Чтобы ответить, надо самому быть слепым. Понять состояние, когда мир мгновенно исчезает, растворяется в плотном черном занавесе. Лишь изредка напоминая о себе острыми углами и клаксонами, бордюрами, вазами, стульями. Такая малая вещица, как зрение, ее не замечаешь, принимаешь как данность, как жизнь, а лишаешься ее и понимаешь, что попал в полное дерьмо. Тебя жалеют, переводят через улицу, может даже бесстыдно рассматривают, но тебе плевать, ведь ты этого никогда не узнаешь. Никогда не узнаешь, попал ли ты в писсуар, какого цвета глаза у встречной красотки, насколько длинны ее ноги. Никогда. Все что тебе остается: запахи, звуки и глаза на кончиках дрожащих пальцев. Глупо, глупо, глупо. Ведь тебе нет еще тридцати, хотя по большому счету и на это плевать, потому что ты замкнут внутри себя. И тыкаешься там из угла в угол. В темноте.

-Слушай, Макс, я тебе так и не рассказал ту историю! Ну, про чувака который решил взять гей бар…

-Не надо, – я прикрыл бесполезные глаза.

Было слышно, как Его величество понуро сидит в темноте. На его глазах блестели слезы, я это чувствовал. Потом, он еле слышно вздохнул и молча ушел.

Судьба дает тебе здоровенного леща тогда, когда ты этого совсем не ждешь. Как только показываешь мягкое брюшко из-под хитина, тут же прилетает: Держи приятель! И ты оказываешься на вокзале, где трясешь пивной банкой с мелочью. Спишь где-нибудь в подворотне. А делать тоже самое в полной темноте – совсем поганая перспектива. Я это понимал и будущее меня пугало.

Неделю спустя мне сняли бинты с рук. Повязка на голове все еще оставалась. Я ощупывал ее, словно под ней скрывалась причина, по которой я не мог видеть. Скрупулезно исследовал шершавый материал, но не ощущал ничего. Кроме ноющей боли подживших пальцев. Бившая все это время паника, поутихла, заползла глубже. День не отличался от ночи, я делил их визитами толстяка и обследованиями местных медицинских светил. А их было много.

-Акцентуация…. Невроз…. Феномен… – слова долетали до меня, но ровно ничего не менялось. Ничего.

-Вы же можете видеть. Вы не видите только потому, что сами себе внушили, – собеседник удобно устроился в темноте и убеждал меня что я, на самом деле не слеп.– Ваши проблемы обусловлены не функциональным расстройством, все это лишь психика. Придется пройти курс лечения у психотерапевта. Поймите, функции глаз у вас не нарушены.

-Я не вижу.

-Он не видит, доктор, – подтвердил Мастодонт, считавший своим долгом присутствовать при осмотрах. Курить ему, правда, запретили, но он с лихвой наверстывал упущенное удовольствие, давая ценные советы.– У него затрясение, но крепкая черепушка. Вы только дайте ему колес, он тут же встанет. Китайцы они живучие как кошки.

Тепло разливалось около глазницы, я чувствовал, как врач осматривает глаз. Тьма слегка отступала, трансформируясь в серую мглу, за которой по-прежнему ничего не было.

-При психотических состояниях подобного типа, зрение не потеряно и может возвратиться после какого-нибудь потрясения. Это явление еще до конца не изучено, и случаи редки. Мне не приходилось с подобным сталкиваться, но в медицинской практике явление описано. Во время Фолклендской компании было два подобных инцидента, первый: в перевернувшейся машине зажало солдата, он десять часов провел вниз головой в болоте. Вода доставала ему до носа. В госпитале он заявил, что ничего не видит. А через пару лет сильно обжегся на кухне. Зрение вернулось. Второй случай…

– Подогревал суп, – авторитетно вставил начитанный Умник, – обычное дело с похмелья, доктор. Когда не можешь в сортире рассмотреть собственные бубенцы, поневоле будешь брать лишку. У моей жены, а ее зовут Рита. Рита, доктор, просекаете? Так вот, у нее дядюшка по материнской линии лечил простратит. Не в обиду будет сказано, у врачей ничего не получалось. Так миссис Рубинштейн, знаете ее?

– Нет, – я почувствовал, как его озадаченный собеседник всплеснул руками.

-Не суть, так вот миссис Рубинштейн посоветовала ему лечиться кокосовой настойкой на чистом спирте. Никаких добавок, все природное. И немного, по треть пинты с утра. Он лечился пару месяцев. И что выдумаете?

– Ничего я не думаю. При чем тут это?

-Ну. Он тоже подогревал себе суп и обжегся…

– Дело не в супе, – раздраженно произнес врач, – дело в психологической травме и реакции мозга на нее. У того пациента, случились обстоятельства, которые мозг принял за угрозу и они послужили триггером к полному восстановлению зрения. Реакция на шок. Этот феномен еще мало изучен в силу своей исключительной редкости. Вы понимаете? Мистер Акиньшин?

-Понимаю.

Он обжегся. Тот парень обжегся. Через пару лет зрение вернулось, это я запомнил. Надо потерпеть пару лет. Второй случай. Третий мог случиться сейчас. Врач все бормотал и бормотал, а я слушал, как растут мои ногти. Сейчас я мог их слышать. Вязкий городской шум для меня разделился на отдельные звуки: санитар заигрывал с дежурной сестрой на посту, у старика в соседней палате бродили газы, щелкала клавиатура в приемном отделении, я слышал даже океан, хотя он находился в десяти кварталах от больницы. Это было удивительно, будто я лежал в огромной ванне, вместо воды, наполненной звуками, я слышал их все, и слышал каждый в отдельности.

-Доктор! Если я ему сейчас крикну в ухо, он прозреет?– влез нетерпеливый толстый. Ему хотелось прямо сейчас начать действовать, ждать он не любил. Если бы существовала хоть какая-нибудь вероятность успеха, он бы схватил меня за голову и орал в ухо, пока я не оглохну.

– Этого делать не стоит. Мы не можем определенно сказать, что повлияет на мозг. Ожог, крики, может что-то еще. Это может быть все что угодно. Не обязательно что-то определенное, это может быть ситуация, стечение каких-нибудь факторов. Нужны дополнительные обследования, – было слышно, как врач разводит руками.

Все эти разговоры были бессмысленны. Приказать себе видеть. Вот, что я должен был сделать. Это было совершенно невыполнимо. Все равно, что приказать себе не дышать. В голову лезла всякая ерунда, вроде: лопнули ли у того бедолаги-солдата сосуды в глазах или нет? Лопнули? Провисеть десять часов вниз головой с водой у самого носа, это по-настоящему грустно. Хотя, я и сам, черт знает сколько, проторчал в бочке с битумом. Воспоминание об этом вызвало очередной приступ кашля.

***

– Сегодня на обед курица, мистер Шин, – у Лины было мягкое контральто, такие голоса пользуются спросом у хозяев секса по телефону. Что это за голос! Услышав его, можно было выпрыгнуть из штанов, не задумываясь. Мягкое мурлыканье, хватающее мужчин за нежные места.

– Вас покормить?

– Покорми, Лина, – я повернул голову, силясь найти собеседницу в кромешной тьме. Вероятно, она была очень красива, что-нибудь яркое с длинными ногами в коротком халатике. Ухоженные ногти под ярким лаком. Покормите, Лина, я стыдился собственной беспомощности.