Людмила Милевская - Дурдом на выезде

Как он ее обидел! Как обидел…

И тут же, пока Горохов скрипел зубами, она начала чистить перышки, нетерпеливо поглядывая на часы, якобы в ожидании назначенной встречи. Выложила на стол какой-то невообразимый косметический набор (с трюмо и всякими причиндалами) и давай водить всевозможными кисточками по губам, глазам и ресницам.

Надо отметить, что в этот день Ася заявилась в офис чрезвычайно нарядная. В новом костюме и с потрясающей прической, на которую ушло часа два, не меньше. Плюс час на макияж. И еще час на бижутерию. И теперь она еще чистила перышки. Она чистила перышки, несмотря на свой потрясающий вид, о котором уже тщательно позаботилась перед выходом на работу.

Можно представить каково было Горохову.

До самого приезда Джевитса Ася упивалась своей победой. Ей даже жалко стало Горохова, таким растоптанный выглядел он. Когда же она выходила в дверь, галантно раскрытую Джевитсом, и, прощаясь, глянула на Горохова, то и вовсе чуть не заплакала. «Заплакала», может, и сильно сказано, но взгляд, которым Горохов ее прожег, запал в добрую Асину душу и рану там разбередил.

«Этот упрямец не равнодушен ко мне! — прозрела она. — Он любит меня! Он бесится! Тогда что же я делаю? Какая охота?»

Эта охота ей показалась (простите за каламбур) пуще неволи — точнее, настоящей неволей. Захотелось немедленно бросить ненужного Джевитса и, получив свободу, вернуться к необходимому Горохову.

«И что дальше? — осадила она себя. — Пойти добровольно сдаться ему в плен? И именно в тот самый момент, когда я победила этого упрямца и наглеца?

Ну уж нет!

Охота!

Только охота!

До тех пор, пока „зверь“ не станет ручным и сам не потрусит в клетку!»

Решив, что она на правильном пути, Ася осталась с Джевитсом, но была так грустна, что американец отказался от охоты, заметив:

— Вижу, сегодня вы в сером миноре.

— Увы, да. Это усталость, сказалось напряжение рабочей недели, — оправдалась она.

— Тогда отставить охоту, — скомандовал Джевитс.

Ася, благодарно взглянув на него, спросила:

— И что будем делать?

— Приглашаю вас в свое родовое поместье. Это недалеко, в Истхэмптоне, сто миль с небольшим от Нью-Йорка. Дом на берегу океана, теннисный корт, бассейн с подогревом. Обещаю скромный холостяцкий обед. Посидим у камина, побеседуем, послушаем музыку. Согласны?

«Не возвращаться же в номер на злую радость Горохову», — подумала Ася и, решительно тряхнув челкой, воскликнула:

— Конечно согласна!

— Конечно согласна!

Дом Александру потряс. Он выглядел современно, несмотря на то, что строил его еще прадед Джевитса. Перед домом английский газон. Слева стриженые кусты прикрывают бассейн, со струящимся парком. Справа терраса с видом на Атлантический океан. Шум прибоя, свежий соленый воздух, благоухающий запахом трав и цветов, деревенский покой и просторы — рай да и только. Будто и нет по соседству шумного, суетливого, сумасшедшего даже Нью-Йорка — форпоста цивилизации.

За обедом Александра была рассеянна. Пока Джевитс «развлекал» ее утомительными рассказами о своем фамильном клане и лошадях, Ася, с милой улыбкой кивая, думала о Горохове. Открытие поразило ее — Горохов к ней не равнодушен. Оказывается, все обстоит именно так, как ей хотелось.

«Тогда почему он странно себя ведет? — гадала она. — Почему сопротивляется мне и своим чувствам?»

В конце концов Ася сообразила, что это все от неуверенности. Она тоже скрывала свои чувства, а мужчины в закрытой душе читать не умеют. В сердечных делах у них нет интуиции.

«Теперь все будет иначе, — мечтала она, вполуха слушая Джевитса, — я заставлю его открыться. Я его допеку. Сегодня же. Этим же вечером».

Приняв такое решение, Ася начала искать удобный момент, чтобы поскорей улизнуть от Джевитса. Но как тут улизнешь, когда у Джевитса рот не закрывается — не обрывать же рассказ о знаменитом прадедушке, героическом участнике их Гражданской войны.

«Да и про бабушку из вежливости надо бы мне послушать», — подумала Ася с легкой виной.

Американец, сам того не желая, помог обнаружить настоящие чувства Горохова. Александра невольно испытывала благодарность к Джевитсу.

И все же вечно сидеть в его родовом гнезде Ася даже из благодарности сил не имела. Когда она совсем уже собралась подняться и с ворохом извинений запроситься обратно в отель, к ней на колени лег семейный альбом. Против такой реликвии она устоять не могла и вынуждена была с интересом рассматривать фотографии предков и родственников Джевитса, этих людей со страниц «Кто есть кто» — самого читаемого справочника Америки.

— Вот бабушка, а это дедушка, дядя по матери, и дядя по отцу, тетя по матери, племянник, племянник, кузен, а это я сам, здесь, кажется, мне девятнадцать, совсем молодой с кузиной…

— С кем?! — Александра глазам своим не поверила.

Юный Джевитс в правой руке держал теннисную ракетку, а левой рукой он обнимал… Зинку, которая тоже была вооружена теннисной ракеткой.

Александра внимательно присмотрелась: не может быть, ну да, Зинка. Несомненно, это она — значительно, правда, моложе, худее. Впрочем, не изменилась совсем: те же крепкие икрастые ноги, та же вытянутая фигура, та же привычка приподнимать плечо, заводя руку за спину. В этой позе она и стояла, а Джевитс ее обнимал.

Александру больше всего поразило то, что Зинка играет в теннис. Какой теннис? Откуда теннис? Она же из кухни никогда не выходит, варит коронный борщ… И в Америке она не была…

Заметив интерес Александры, Джевитс с гордостью сообщил:

— Лесли отлично играет в теннис. Я тоже игрок неплохой, но, как ни старался, обыграть ее не сумел ни разу. Самая лучшая моя партия закончилась со счетом семь — пять, разумеется в пользу Лесли.

Ася оторопела:

— Лесли? Какой Лесли?

— Речь идет о кузине, — пояснил Джевитс, кивая на фотографию.

— Разве это не Зина?

— Зина? С чего вы взяли? Это Лесли, моя кузина по матери.

— Вы уверены, что это она?

Теперь оторопел уже Джевитс:

— Уверен? Да я знаю ее с тех пор, как она родилась. Я старше Лесли на целых четыре года, а потому имел удовольствие наблюдать как она делает первые в жизни шаги. В то время я ее ненавидел. С ней все сюсюкали, а про меня забывали. Я бабушку страшно к ней ревновал.

Ася потрясенно выдохнула:

— Невероятно!

Джевитс пожал плечами:

— А по-моему, обычное дело. Кузены и кузины постоянно ревнуют: и друг к дружке, и друг дружку к бабушкам, дядюшкам, тетушкам и даже к родителям. Старшие ненавидят младших, а потом, спустя годы, все перевлюбляются и рассорятся.

Глянув на оцепеневшую Александру, он поспешно добавил:

— Но с Лесли у нас была только дружба.

— Невероятно! — воскликнула Ася. — Ваша сестра как две капли похожа на подругу мою. Скажите, а не было ли у нее привычки от смущения шмыгать носом?