Джек Кетчам - Девушка напротив

С другой — я все еще помнил ту поездку на «чертовом колесе» и утро на Большой Скале.

Мэг аккуратно развесила коврики на железных перилах и пошла мне навстречу. Пятнышко на лице исчезло, но на ней была все та же грязная желтая футболка и старые бермуды Донни. Волосы присыпаны пылью.

Она взяла меня за запястье и тихонько повела за дом, подальше от окна кухни.

— Не понимаю, — сказала она.

Ее явно что-то тревожило.

— Почему они меня так не любят, Дэвид?

Этого я не ожидал.

— Кто, Чандлеры?

— Да.

Она серьезно посмотрела на меня.

— Любят. Конечно же, любят.

— Нет. Я делаю все, чтоб им понравиться. Выполняю больше работы, чем мне дают. Пытаюсь поговорить с ними, понять их, но они не хотят. Будто бы не хотят, чтобы я им нравилась. Как будто и так сойдет.

Вот тебе и на... Она же о моих друзьях говорила!

— Послушай, — сказал я. — Это Рут на тебя разозлилась. Не знаю, почему. Может, день плохой был. Но больше никто. Ни Уилли, ни Донни, ни Рупор на тебя не злились.

— Она покачала головой.

— Ты не понимаешь. Уилли, Донни и Рупор никогда не злятся. Дело не в этом. Они просто меня не замечают, как будто меня и нет вовсе. Как будто я — пустое место. Я хочу с ними поговорить, а они бурчат и уходят. Или, когда замечают, что что-то не так… Ты бы видел, как они смотрят! И Рут…

Она завелась, и теперь ее было не остановить.

— Рут меня ненавидит! И меня, и Сью. Ты же не знаешь. Ты думаешь, что это один раз. Но это постоянно. Я вкалываю на нее целыми днями, а ей все не нравится, все не так. И говорит, что глупая, ленивая, некрасивая…

— Некрасивая ? — это уж совсем непонятно.

Она кивнула.

— Раньше я о таком не думала, а теперь не знаю. Дэвид, ты же знаком с этими людьми чуть ли не всю жизнь, да?

— Да, так и есть.

— Ну и почему? Что я сделала? Я ложусь спать, и думаю об одном. Раньше у нас все было хорошо. До того, как мы переехали, я рисовала. Ничего особенного, просто акварель. Не думаю, что у меня прямо так хорошо получалось. Но маме нравилось. И Сьюзен, и учителям. У меня есть краски и кисточки, но я не могу рисовать, и знаешь почему? Потому что я знаю, что Рут подумает и что сделает. Знаю, что она скажет. Она посмотрит на меня так, чтобы я поняла, какая я дура и трачу время зря.

Я покачал головой. Это было так непохоже на Рут. Понятно, почему Донни, Уилли и Рупор так себя странно вели — она же девочка, в конце концов. Но Рут к нам всегда хорошо относилась. В отличие от других мам в нашем квартале, у нее всегда находилось для нас время. Ее двери всегда были открыты. Она давала нам колу, сэндвичи, печенье, иногда даже пиво. Мне показалось это сущей ерундой, и я сказал:

— Слушай, Рут бы ни за что так не поступила. Попробуй. Нарисуй картину. Спорим, ей понравится? Может, она просто не привыкла, что в ее доме девочки? Пусть привыкнет. Нарисуй.

Мэг задумалась.

— Не могу, — сказала она. — Честно.

С мгновение мы просто стояли. Мэг трясло. Что бы там ни было, я понял: она не шутит.

Тут меня осенило.

— А как насчет меня? Можешь нарисовать что-нибудь для меня?

Не задумываясь, без подготовки, я бы ни за что такого не попросил. Но тут было другое дело.

Она слегка просветлела.

— Ты правда хочешь?

— Конечно. Очень.

Она смотрела на меня, пока я не отвернулся. Потом улыбнулась:

— Хорошо, Дэвид. Я нарисую.

Теперь она почти пришла в себя. Боже! Мне нравилась ее улыбка. И тут послышался скрип задней двери.

— Мэг?

Это была Рут.

— Лучше я пойду.

Она взяла меня за руку и стиснула. Камни обручального кольца впились мне в кожу. Я покраснел.

— Нарисую, — сказала она и скрылась за углом.

Она, наверное, тут же принялась за дело, потому что весь следующий день до самого вечера лил дождь. Я сидел у себя в комнате, читал «В поисках Брайди Мерфи» и слушал радио до тех пор, пока не решил, что кого-нибудь убью, если еще хоть раз услышу, как хренов Доменико Модугно поет «Volare». После обеда мы с мамой сидели в гостиной и смотрели телевизор, когда в дверь постучала Мэг.

Мама встала. Я пошел за ней и взял себе «пепси» в холодильнике.

Мэг улыбалась. На ней был желтый дождевик, с волос капало. Мама пригласила ее в дом.

— Не могу, — сказала Мэг.

— Ерунда, — возразила мама.

— Нет, правда. Я только вам вот это передать. Это от миссис Чандлер.

Она протянула маме мокрую коричневую сумку с упаковкой молока. Рут и мать не особо общались, но по-соседски иногда брали друг у друга что-то взаймы.

Мама взяла сумку и кивнула.

— Передай миссис Чандлер спасибо.

— Передам.

Потом Мэг залезла под дождевик и посмотрела на меня. И просияла.

— А это — тебе.

И вручила мне картину.

Картина была завернута в листы толстой оберточной бумаги. Бумага была непрозрачной — сквозь нее виднелись цвета и линии, но не формы.

Я и рта не успел раскрыть, как Мэг сказала «Пока!», помахала рукой, закрыла дверь и снова ушла в дождь.

— Ну, — сказала мама, тоже улыбаясь. — И что тут у нас?

— Думаю, это картина, — сказал я.

Я стоял с «пепси» в одной руке и с картиной Мэг — в другой, и прекрасно знал, о чем подумала мама.

В ее мыслях несомненно было слово «прелестно».

— Ты не собираешься ее открывать?

— Да, конечно. Собираюсь.

Я поставил «пепси», повернулся к матери спиной и потянул за ленточку. Потом снял лист обертки.

Мать не сводила с меня глаз, однако, к собственному удивлению, я совсем не волновался.

— Здорово, — сказала мама. — Очень хорошая. А эта девочка ничего, правда?

Картина и правда была хорошая. Я — не критик, но этого и не требовалось. Она рисовала тушью — некоторые штрихи были очень широкими, жирными, другие — тонкими и изящными. Цвета были блеклыми — то, что называется техникой «по-мокрому», но очень живыми и естественными, и бумага местами просвечивала, создавая впечатление ясного солнечного дня.

На картине был изображен мальчик на реке, разлегшийся на большом плоском камне животом вниз и вглядывающийся в течение, а окружали его небо и деревья.

Я отнес ее в «Домик для собаки», чтобы вставить в рамку. «Домиком» назывался зоомагазин, превратившийся в магазин товаров для хобби. На витринах были выставлены щенки гончей, луки и стрелы, обручи «Уэм-О», наборы для постройки моделей, а у дальней стены, за рыбками, черепахами, змеями и канарейками, продавались рамки для картин. Продавец взглянул и сказал:

— Неплохо.

— Завтра можно будет забрать?

— А что, похоже, что у нас дел невпроворот? — Посетителей не было. Фирменный магазин сети «Для ребят от Гаррисона» на Трассе 10 отбивал всех. — Можешь сегодня подойти, где-то в половине пятого.

Я вернулся в четыре с четвертью, на пятнадцать минут раньше, но все было готово — красивая сосновая рама, выкрашенная под красное дерево. Продавец завернул ее в коричневую бумагу.