Абир Мукерджи - Человек с большим будущим

– Не ходят ли слухи, что он в последнее время участвовал в какой-нибудь террористической деятельности?

– Я не слышал, сэр, но ведь такие вещи полицейским не рассказывают.

– А вы сами какого мнения о Сене?

Банерджи на секунду задумался.

– Мне кажется, что после смерти Джатина и остальных лидеров люди в своих собственных целях сделали из Сена легенду. Те, кто стремится к насильственной революции, считают его борцом за свободу, который смог перехитрить британцев и вдохновить народ. Он – символ того, что борьба продолжается. Он нужен им, чтобы не терять самоуважения. В то же время для британцев, по крайней мере, для «Стейтсмена» и его читателей, Сен – это такое пугало. Воплощение всего, чего они боятся, кровожадный коммунист, который не успокоится, пока последний англичанин не будет убит или изгнан вон. Для них он служит оправданием вещей вроде Закона Роулетта. Сам я думаю, что он, наверное, не то и не другое.

Мы притормозили у проходной Казначейских врат. Форт-Уильям действительно производил сильное впечатление. Это была крепость в форме звезды площадью в три квадратные мили, огромное кирпичное сооружение, где размещались тысячи человек – солдаты и обслуживающий персонал. А еще именно здесь находилась печально известная «Калькуттская черная яма» [49] Небольшая тюремная камера, где в 1756 году задохнулись или погибли от ранений, по официальным данным, 123 из 146 британских военнопленных. , которую каждый английский школьник знает как символ неизменного индийского вероломства.

Водитель предъявил наши документы суровому часовому. Тот долго и демонстративно их изучал, после чего взмахом руки позволил нам проехать внутрь между стенами из красного кирпича в несколько футов толщиной. Оказавшись в крепости, мы оставили позади несколько трехэтажных построек, по-видимому, казарм, затем аккуратные ряды офицерских бунгало, потом – главную улицу с магазинами, почтовое отделение и кинотеатр. В центре возвышался храм Святого Петра с башенками и арочными контрфорсами. Форт скорее напоминал не военный гарнизон, а деревушку в Сассексе.

Я питал здоровое недоверие к спецслужбам, которое полировал и оттачивал долгие годы, сперва в период работы в Специальной службе, затем во время войны, когда был одним из винтиков в их системе. Спору нет, это были умные, находчивые люди, стоявшие, по их собственному мнению, на защите нации и империи. Но хоть они и преследовали благородную цель, их средства зачастую благородством не отличались. Мне, полицейскому, привыкшему руководствоваться принципом главенства закона, их методы нередко казались отвратительными, аморальными и, самое ужасное, – неанглийскими. И все же я испытывал облегчение от сознания, что могу к ним обратиться. Если мы и правда хотим предотвратить согласованную террористическую операцию, их ресурсы нам весьма пригодятся.

Я вкратце изложил Банерджи свою теорию, что между убийством Маколи и нападением на Дарджилингский почтовый экспресс есть связь, что за обоими происшествиями стоит «Джугантор», и добавил, что мы будем просить подразделение «Эйч» оказать нам любую возможную помощь в поисках Сена.

Банерджи помрачнел.

– У вас есть какие-то возражения, сержант?

Он нервно заерзал на сиденье:

– Разрешите говорить откровенно, сэр.

Я кивнул:

– Пожалуйста.

– Вы на самом деле хотите узнать истинные обстоятельства этого убийства?

Подобный вопрос меня удивил.

– В этом и заключается наш долг – в беспристрастном поиске истины, – ответил я. – И именно это мы и будем делать.

– Простите меня, но если таковы ваши намерения, то крайне важно арестовать и допросить Сена, не так ли, сэр?

– Разумеется.

– В таком случае, сэр, я бы рекомендовал вам с осторожностью выбирать, какими сведениями вы поделитесь с подразделением «Эйч». У них репутация людей жестких.

– Вы что, предлагаете мне утаивать информацию от подразделения «Эйч»?

– Я только говорю, сэр, что если Сен вам нужен живым, то нам непременно нужно найти его раньше, чем это сделают они.

Мы притормозили у внушительного административного корпуса. Слова Банерджи звучали у меня в голове. В глубине души я разделял его опасения, но поступить так, как он хотел, не мог. У меня не было выбора – приходилось рассказать подразделению «Эйч» все от и до. Слишком высоки были ставки. И потом, я уже все рассказал лорду Таггерту, а он собирался отчитаться перед губернатором. Даже если я что-то скрою, они все равно это выяснят.

Но теперь у меня возникла еще одна небольшая трудность: как быть с Банерджи? Изначально я собирался взять его с собой на встречу с полковником Доусоном, но теперь засомневался. К тому же Доусон может говорить со мной не так откровенно в присутствии индийца. В конце концов я вышел из автомобиля, а Банерджи оставил дожидаться с водителем.

Войдя в здание мимо двух поникших часовых, я постучался в первую попавшуюся дверь и спросил у младшего офицера, где можно найти полковника Доусона. Тот направил меня в комнату двести семь на втором этаже.

Комната двести семь оказалась просторным служебным помещением открытой планировки. Внутри кипела работа. Здесь располагались рабочие столы дюжины офицеров и их помощников. На одной стене висели на кнопках несколько больших карт Индии, Бенгалии и какого-то города – по-видимому, Калькутты. Карты были испещрены разнообразными флажками, крестиками и кружочками. За общим гулом голосов и пишущих машинок никто не обратил на меня особого внимания. Я поинтересовался у юной и симпатичной секретарши, где можно найти Доусона. Она указала на рабочее место в углу комнаты, отделенное перегородками из матового стекла. Я поблагодарил ее, подошел к перегородке и постучался.

– Войдите, – ответил мне гулкий, звучный голос.

Я повиновался и оказался в густом облаке табачного дыма.

– Полковник Доусон? – спросил я, сквозь дымовую завесу всматриваясь в хорошо сложенного усатого офицера с трубкой в зубах. По моим ощущениям, ему было около сорока. У него была грубая медного цвета кожа и каштановые волосы с вкраплениями седины на висках. Он оторвался от чтения отпечатанного на машинке отчета и взглянул на меня.

– А, капитан Уиндем! – сказал он, привставая, чтобы пожать мне руку. – Прошу вас, садитесь.

Несомненно, он уже знал, кто я такой. В его тоне звучала такая уверенность, будто мы уже встречались раньше. Не то чтобы я удивился. В конце концов, он служил в разведке.

– Могу я вам что-нибудь предложить? – спросил он, поднимая мощную загорелую руку и глядя на часы. – Увы, для крепкой выпивки рановато. Чашку чая? Мисс Брейтуэйт! – громогласно позвал он, не дожидаясь ответа. В дверь просунула голову неприветливая женщина с лицом удрученной лошади. – Пожалуйста, две чашки чая, Марджори.