Андреа Камиллери - Следы на песке

– Ах да. И, кажется, я тебе сказала, что у моего коня было треугольное пятно на боку. Бедный Супер!

– А как случилось, что ты увлеклась лошадьми?

– Отец заразил своей страстью. Ты, конечно, не знаешь, но я была чемпионкой европейского уровня.

Монтальбано изумился:

– Серьезно?

– Да. Дважды выигрывала конкурс на Пьяцца ди Сиена в Риме, побеждала на скачках в Мадриде и Лоншане… Славные были времена. – Она смолкла.

Монтальбано решил играть в открытую:

– Почему ты так хотела со мной увидеться?

Она вздрогнула – не ожидала вопроса в лоб. Потом выпрямилась, и комиссар понял: перед ним снова та Ракеле, что была при первой встрече в участке.

– По двум причинам. Первая – сугубо личная.

– Расскажи.

– Поскольку после моего отъезда мы вряд ли увидимся, я хотела объяснить тебе мое поведение во Фьякке. Чтобы у тебя не осталось искаженного впечатления обо мне.

– Не надо ничего объяснять, – сказал Монтальбано, резко ощутив, как его вновь накрывает волной неловкости.

– Нет, надо. Ингрид – а она меня хорошо знает – должна была предупредить тебя, что я… Не знаю, как сказать…

– Если не знаешь, как сказать, то и не говори.

– Если мужчина мне нравится, по-настоящему, глубоко – а такое со мной нечасто случается, – то я не могу не… начать с ним с того, что для других женщин – финишный рубеж. Вот. Не знаю, насколько я…

– Ты отлично все объяснила.

– А потом – два варианта. Либо я и слышать не хочу об этом человеке, либо стараюсь как-то удержать его рядом с собой, в качестве друга, любовника… И когда я сказала, что ты мне понравился (кстати, Ингрид передала, что тебя это огорчило), я не имела в виду то, что между нами произошло. Я имела в виду то, каков ты, твои поступки… в общем, тебя как человека. Понимаю, моя фраза могла быть неправильно истолкована. Но я не ошиблась, раз ты подарил мне этот вечер. И закроем эту тему.

– А вторая причина?

– Она касается украденных лошадей. Но я передумала и теперь не знаю, стоит ли тебе об этом говорить.

– Почему нет?

– Ты сказал, что не ведешь это расследование. Не хочу вешать на тебя лишние проблемы.

– Тем не менее, если хочешь, расскажи.

– На днях я ездила с Шиши на конюшню, там мы застали ветеринара за осмотром лошадей.

– Как его зовут?

– Марио Анцалоне. Отличный врач.

– Не знаком. И что случилось?

– Ветеринар в разговоре с Ло Дукой заявил, что не может взять в толк, почему украли Руди, а не Лунного Луча – лошадь, на которой я выступала во Фьякке.

– Почему?

– Он сказал, что если в шайке был знаток, то он, несомненно, предпочел бы Лунного Луча, а не Руди: во-первых, потому что Лунный Луч гораздо лучше Руди, а во-вторых, потому что Руди болен и вряд ли поправится – он вообще-то предлагал его усыпить, не дожидаясь предсмертной агонии.

– А как реагировал Ло Дука, ты знаешь?

– Да. Ответил, что слишком привязался к Руди.

– Чем он болен?

– Вирусным артериитом: эта болезнь повреждает стенки артерий.

– То есть вышло так, будто воры влезли в шикарный автосалон и угнали дорогущее авто, прихватив заодно раздолбанную малолитражку.

– Вроде того.

– А болезнь заразна?

– Да. Кстати, по дороге в Монтелузу я устроила Шиши головомойку: «Как же так? Ты обещал заботиться о моем коне, а сам выделил ему стойло рядом с больной лошадью?»

– А прежде где ты его держала?

– Во Фьякке, у барона Пископо.

– И как оправдывался Ло Дука?

– Сказал, что его лошадь уже миновала заразную стадию болезни. И добавил, что, хотя, с учетом обстоятельств, это лишено смысла, я могу позвонить ветеринару и тот подтвердит его слова.

– То есть его лошадь умирала?

– Ну да.

– Так зачем было ее красть?

– Потому-то я и хотела с тобой увидеться. Я все думала над этим и пришла к выводу, который противоречит тому, что сказал тебе Шиши во Фьякке.

– А именно?

– Украсть и убить хотели только мою лошадь, но, поскольку Руди как две капли воды похож на Супера, они не поняли, которая из них моя, и увели обеих. Хотели опозорить Шиши, так и вышло.

Эта версия в участке уже звучала.

– Ты читал вчерашние газеты? – продолжила Ракеле.

– Нет.

– В «Коррьере делль Изола» напечатали большую статью о похищении наших лошадей. Но журналисты не знают, что моя была убита.

– Откуда же им знать?

– Ведь во Фьякке все видели, как я выступала на чужой лошади! Наверняка у людей возникли вопросы. Супер побеждал во многих соревнованиях, его отлично знали в мире конного спорта.

– На нем всегда ездила именно ты?

Ракеле странно усмехнулась:

– Если бы!

Потом, помолчав, спросила:

– Прости за любопытство: ты хоть раз бывал на настоящих скачках?

– Впервые – во Фьякке.

– А футбол тебе нравится?

– Когда играет национальная сборная, иногда смотрю. Но мне больше нравятся гонки «Формулы-1» – возможно потому, что я так толком и не научился водить машину.

– Ингрид сказала, ты много плаваешь.

– Да, но не ради спорта.

Они допили виски.

– Ло Дука справлялся в полицейском управлении Монтелузы о ходе расследования?

– Да. Сказали, новостей нет. Боюсь, их и не будет.

– Не факт. Еще виски?

– Нет, спасибо.

– Что будешь делать?

– Если ты не против, я бы поехала домой.

– В сон клонит?

– Нет. Но мне хочется понежиться в постели, вспоминая этот вечер.

На парковке, прощаясь, оба внезапно ощутили желание обняться и поцеловаться.

– Ты еще побудешь?

– Дня три. Завтра позвоню – попрощаться. Ты не возражаешь?

– Нет.

Комиссар открыл глаза: уже рассвело. В то утро он не стал тут же зажмуриваться, отказываясь принять новый день. Наверно, потому, что он проспал всю ночь крепким спокойным сном, с того момента, как уснул, и до тех пор, пока не проснулся, – в последнее время такое случалось с ним все реже.

Он лежал, следя за изменчивой игрой света и тени, которую затеяли на потолке солнечные лучи, проникшие сквозь жалюзи. Прохожий на берегу превратился в фигурку а-ля Джакометти, словно сплетенную из шерстяных нитей.

Комиссар вспомнил, что в детстве мог целый час просидеть, глядя в калейдоскоп – подарок дяди, – зачарованный постоянно меняющимися цветными формами. Дядя купил ему револьвер, в который заряжались темно-красные бумажные ободки в маленьких черных пупырышках: они вставлялись в барабан и при каждом выстреле издавали хлопок…

Тут в памяти всплыла перестрелка Галлуццо с двумя поджигателями.

Он подумал: странно, уже почти сутки, как те, что хотели от него неизвестно чего, не дают о себе знать. А ведь они спешили! С чего это вдруг решили ослабить удила? И тут же рассмеялся: никогда раньше ему не случалось использовать слова из конного лексикона.

Было ли это следствием дела, которое он вел, или еще не улеглось впечатление от вечера, проведенного с Ракеле?