Ханс Русенфельдт - Немая девочка

– Прости.

Он наклонился вперед и взял ее за руку.

– То, что мы с тобой не вместе, никак не связано с Себастианом. Это связано со мной.

– Но ты была там, потому что он нравится тебе больше меня. – Торкель услышал, как это прозвучало. Будто он отвергнутый маленький мальчик. Завистливый и обиженный. Но Урсула тепло улыбнулась ему и медленно покачала головой.

– Я была там, потому что с Себастианом все проще. Я знаю, что это звучит неправдоподобно, но в некоторых отношениях с ним намного проще.

– Он хочет только одного.

– Это правда, но для меня дело в том… – Она остановилась. Прикусила губу, тщательно подбирая следующие слова. – Я не могу выйти за тебя замуж и жить счастливо до конца своих дней, Торкель, но это потому, что я думаю, что ни с кем не смогу жить счастливо до конца своих дней. Я не могу дать людям того, что они ждут от совместной жизни.

– Позволь решать мне.

– Люди тоже не могут дать мне того, что мне требуется.

Торкель лишь кивнул. Тут приводить аргументы труднее. Он мог бы сказать, что готов делать все что угодно. Полностью на ее условиях. Только бы имелся шанс, малейшая возможность, что она передумает. Однако он знал, что подобное унижение особого результата не даст. Поэтому он промолчал и встал.

– Тебе надо возвращаться на работу? – спросила она, подняв на него взгляд.

– У меня в три часа совещание в Государственном полицейском управлении по вопросу бюджета.

– Мне показалось, что мы еще не договорили.

– Но я могу отменить его, – быстро вставил Торкель, доставая телефон.

Надо правильно расставлять приоритеты.

Входя в квартиру, Себастиан немного нервничал – выбор украшения для Марии занял больше времени, чем он рассчитывал, – но он сразу заподозрил, что что-то не так. В прихожей стояли две собранные сумки Марии.

На кухне сидела Ванья.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он, почувствовав при виде коллеги прилив раздражения и беспокойства. – Где Мария? – продолжил он. Ванья посмотрела в сторону спальни.

– Она звонит Пийе, хочет попросить, чтобы их забрали раньше, – после недолгого молчания ответила Ванья.

– Почему?

– Я думаю, что они с Николь поедут одни…

Смысла ее слов он не понял, но, тем не менее, почувствовал, что раздражение начинает вытеснять беспокойство. Что бы это ни означало, ничем хорошим это быть не могло. Он повысил голос.

– Ты не имеешь никакого права приходить сюда и вмешиваться в мою жизнь…

– Нет, имею, – перебила его Ванья. – Мария и Николь жертвы преступления. За них отвечает Госкомиссия.

Себастиан растерялся. Неужели она это всерьез? Он стал подыскивать слова, но его прервали раньше, чем он успел ответить.

– Ты не должен на нее сердиться. – Голос донесся откуда-то сзади. Он обернулся к Марии, стоявшей в дверях и смотревшей на него взглядом, полным разочарования и грусти. – Когда ты собирался мне рассказать? – глухо спросила Мария.

– Что? Что я должен был рассказать?

– Правду.

Себастиан развел руками.

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

Мария шагнула ближе к нему.

– Что моя дочь является неким суррогатом ребенка, которого ты потерял.

На секунду Себастиан лишился дара речи.

– Ванья так сказала? – лишь выдавил он.

– Это правда? Что мы некая… замещающая семья? – продолжила Мария, скорее с печалью, чем с гневом в голосе. Себастиан отступил на шаг назад.

– Нет-нет, вовсе нет. Николь для меня очень много значит, ты же знаешь. И ты…

Мария посмотрела на него. Взгляд жестче, чем он когда либо видел.

– Я спрашивала тебя.

– Знаю.

– Есть ли у тебя дети.

– Знаю.

– Был ли ты женат.

– Знаю.

– Ты лгал.

– Знаю.

Она опять умолкла. Себастиан понимал, что должен что-то сказать.

– Я собирался рассказать. Но это не то, что рассказываешь первым делом. Особенно учитывая все происходившее с нами, – умоляюще проговорил он.

– Тебе не требовалось рассказывать, тебе требовалось только ответить. Я спросила, и ты солгал.

Что он мог на это ответить?

– Я думала, ты честный человек. Я тебе доверяла.

– Ты можешь мне доверять. Вы с Николь так много для меня значите, – слабо произнес он почти срывающимся голосом.

Мария посмотрела на него. В ее глазах только грусть. Разочарование.

– Я тебе больше не верю. Я так много узнала о тебе. Ужасные вещи. – Она всхлипнула. Он бросил взгляд на Ванью, казавшуюся почти равнодушной, принимая во внимание то, что она устроила. Что же она о нем наговорила? Он прошел несколько шагов в сторону Марии. Необходимо заставить ее понять.

– Что бы ты там ни узнала, это не касается нас. Я посвящал себя Николь на сто процентов. Ты же знаешь.

Мария грустно кивнула, вытерла слезы.

– Да, верно. Но почему? Ради себя или ради Николь?

Что ему говорить? Что он может сказать? Он чувствовал, как все ускользает у него из рук. Требуется объяснить. Как он чувствует. Что они для него значат. Что Сабина и Лили, конечно, играют свою роль, но не такую большую. Не решающую. Что это нечто другое. Нечто настоящее. Все это следовало сказать. Но у него не получилось.

– Спасибо за все, что ты сделал для Николь. Но теперь мы хотим, чтобы нас оставили в покое.

Она развернулась и ушла.

Забрала Николь из гостиной.

Взяла в прихожей свои сумки.

Пока входная дверь за ними еще не закрылась, он попытался встретиться взглядом с Николь. Получилось так же легко, как всегда. Несколько секунд он смотрел ей в глаза.

Он пошел следом.

Должен был пойти.

Он не мог потерять ее.

Пийя ждала на улице.

Она смотрела на коричневую дверь дома 18 по Грев- Магнигатан со смешанными чувствами. Преобладающим чувством, которое ей хотелось сохранить навсегда, была радость по поводу того, что встреча в руководстве партии прошла именно так, как ей хотелось. Даже лучше. Покидая коричневое шестиэтажное здание на Свеавэген, она сознавала, что ее там приветствовали как свою, что могло означать только одно: они намерены взять ее в исполнительный комитет.

Сейчас ей предстояло поехать домой и проследить за тем, чтобы завтрашнее поминальное собрание и демонстрация против насилия прошли успешно. Она собиралась неутомимо работать на благо Турсбю, несмотря на то, что теперь поездки в Стокгольм станут более частыми и вопросы домашнего муниципалитета, возможно, будут казаться мелковатыми, раз она внезапно получила возможность непосредственно влиять на политику социал-демократов и приоритеты партии.

Уезжая накануне из Турсбю, она сомневалась. Связанные с Франком события получили широкую огласку. Массовый убийца совершил самоубийство на лестнице перед квартирой, где находился один из участников расследования вместе с ключевым свидетелем. Поднялась невиданная шумиха. То, что на этой же лестнице всего несколько месяцев назад прозвучал другой выстрел, и была тяжело ранена женщина-полицейский, лишь добавляло событиям сенсационности. Вечерние газеты развернулись на полную. Слишком близкие, деловые отношения с массовым убийцей, несомненно, не являлись плюсом для нее и ее карьеры, начавшей всерьез набирать силу.