Владимир Турунтаев - Проба на киллера

Было десять минут третьего, когда Брянцев вошел в приемную областного прокурора. Самого на месте не оказалось, и Брянцеву пришлось зайти к его заместителю, человеку осторожному и вдобавок непредсказуемому.

Брянцев вручил ему текст постановления о продлении срока содержания Щеглова под стражей — в общей сложности до десяти суток — и выложил на стол все три тома уголовного дела.

Прочитав постановление, хозяин кабинета поднял на Брянцева насупленный взгляд:

— Какие основания?

У Брянцева нехорошо засосало под ложечкой: основания были достаточно полно изложены в постановлении. Значит…

Он постарался обрисовать ситуацию как можно красочней.

Молча выслушав и не задав ни одного вопроса, зампрокурора принялся листать «Дело». Наметанным глазом он выбирал самые уязвимые места. Вот тут и пошли вопросы.

Для большей убедительности Брянцев выложил на стол изъятые при обыске на квартире Полуниной фотографии, на которых смеющиеся Полунина и Щеглов стоят, держась за руки, на фоне заснеженных гор, по щиколотки в морском прибое. И еще десятка полтора выполненных фотоавтоматом черно-белых малоформатных кадров, запечатлевших сладострастные, ненасытные поцелуи дорвавшихся до свободы любовников.

Мельком глянув на фотографии, зампрокурора отпихнул их от себя пружинистым движением среднего пальца и продолжил ознакомление с «Делом».

Наконец, он поднял на Брянцева строгий изучающий взгляд.

Предупредил:

— Учтите, через семь дней вам надо будет принимать решение!

— Полагаю, уложимся в срок, — от волнения Брянцев не нашел более убедительных слов.

— Учтите! — повторил со значением зампрокурора и потянулся к ручке.

Поставив подпись, он тем же быстрым движением-щелчком среднего пальца отпихнул от себя постановление.

К половине четвертого Брянцев вернулся в изолятор. Дождался, пока в следственный кабинет привели Щеглова, и вручил ему постановление. Увидев, как побагровело у того лицо, как заходили на щеках желваки, Брянцев молча забрал у него бумагу, молча повернулся и вышел из кабинета.

А спустя часа два начальник следственного изолятора разыскал его по телефону и сообщил, что содержащийся в изоляторе Щеглов требует следователя.

Ведя протокол, Брянцев едва поспевал за торопливой, беспорядочной, с перескоками и повторами, сиплой речью Щеглова:

«…Одиннадцатого августа ночью, где-то около двух часов, я пришел к Наде Полуниной. Она открыла окно, и я влез через него в большую комнату. Алексей спал в средней, а дети — в маленькой.

Надя постелила прямо на полу, опасаясь, что кровать будет скрипеть. Когда я разделся и мы легли, к нам в комнату неожиданно вошел Алексей. Включив свет, он увидел нас и, что-то крикнув, убежал на кухню. А через минуту вернулся с большим ножом в руке…

Нет, не так… Увидев нас на полу под одеялом, он дико закричал и кинулся на меня с кулаками. Но я успел ухватить его за обе руки и предложил выйти на кухню и поговорить. У меня на джинсах был ремешок. Я быстро выдернул его и…

Нет, не так… я вначале не собирался его убивать, только повалил и прижал ногой к земле…

Нет, это потом, а сначала мы на кухне… Он сел за стол и сказал мне: „Садись и ты тоже. Давай поговорим“. Я сел, и он спросил: „Ты что, хочешь с Надей жить?“. Я честно ответил, что хочу. И тогда он предупредил меня: „Смотри, плохо тебе будет!“. Я спросил, почему мне будет плохо. Он сказал: „Потому что я люблю Надю и так просто тебе ее не отдам!“. Я сказал: „Ты ж ведь ничего не можешь, а ей нужен настоящий мужик“. В ответ он заорал, что он еще молодой и что будет лечиться и выхватил из банки, которая стояла на холодильнике, кухонный нож с белой ручкой и длинным острым лезвием. С этим ножом он бросился на меня. „Убью! — крикнул он. — И тебя, и ее!“.

Я левой рукой выбил у него нож, а правой вывернул ему кисть. Нож упал на пол, а Алексея я сбил с ног подсечкой и прижал спиной к полу, держа за обе руки.

В это время на кухню ворвалась Надя, спросила: „Что у вас тут?“. Я сказал, что Алексей напал на меня с ножом. Она велела отпустить его. Но только я разжал руки, как он перевернулся на четвереньки и пополз под стол за ножом.

Я вытащил его из-под стола и велел сесть, успокоиться. И Надя ему тоже сказала: „Ты что, с ума сошел?“. Он уселся возле холодильника, а я разлил вино по стаканам. Выпили, посидели молча. Надя стояла в дверях, вся взвинченная. Алексей вдруг стал ее материть и велел уходить. Я тоже ей сказал, чтоб уходила. Сами, мол, разберемся. И она ушла к детям.

Мы с Алексеем еще немного посидели, покурили, и я решил пойти домой. Алексей молча закрыл за мной дверь. Но только я вышел со двора на улицу Калинина, как он догнал меня и сказал, что надо нам поговорить. У меня дома было вино, я решил сходить за ним и попросил Алексея подождать меня на углу возле парикмахерской.

Мои родители спали в своей комнате. Я не стал включать в прихожей свет и тихо прошел к себе. Посидел на диване, подумал. Возвращаться к Алексею не хотелось. И вообще он был мне, как говорится, до фени. Конечно, мешал он нам с Надей, но она уже решилась на развод, и я считал, что мне в их дела вмешиваться не надо.

А вернулся я к Алексею только потому, что был уверен: уж про вино он никак не забудет. Подождет-подождет у парикмахерской и припрется ко мне домой, начнет барабанить в дверь.

Дома он был мне совсем ни к чему. Поэтому я взял из своих запасов бутылку „Империала“ и также тихо, как пришел, выскользнул из квартиры.

Алексей первым делом спросил: „Вино принес?“. Я сказал, что принес, только забыл прихватить стакан. Предложил ему забрать бутылку и топать домой. Но он сказал: „Стакан найдется“. И потянул меня к школе. Там у въезда во двор стоят голубятни. Алексей пошарил в траве между ними и забором. Гляжу: в руке у него граненый стакан. Возле голубятен мы и пили. А разговор его был все о том же: оставь Надю, уйди, исчезни! Я сказал ему: пускай Надя сама решит, кто ей больше нужен. И тогда уж не знаю откуда он выхватил нож и кинулся на меня.

Я отскочил и бросился в глубь школьного двора, к мастерским. Еще подальше отбежал и остановился. Алексей тоже остановился и спросил: „Что, боишься?“. Я ответил, что уже резаный, хватит с меня. Тогда он опять кинулся ко мне с ножом в вытянутой руке. Я отскочил за яблоню, а он, погнавшись за мной, споткнулся и упал.

Я подбежал к нему, наступил на откинутую руку, в которой был нож, а коленом другой ноги уперся ему в спину между лопатками. Я велел ему бросить нож. Но он промычал какое-то ругательство и пригрозил меня убить.

Исключительно в целях самозащиты я выдернул из брюк ремешок и стал на всякий случай подсовывать ему под шею. Но пока я возился с ремешком, Алексей изловчился, высвободил правую руку с ножом и занес ее для удара мне в печень. Я непроизвольно потянул за концы ремешка…