Жан-Кристоф Гранже - Конго Реквием

– Я не в курсе подробностей. Регулятор жестокости, по-моему. То, что называют «ингибитор». Они планировали создать нечто вроде вакцины против жестокости. Программа называлась «Фармакон».

– Что это означает?

– Представления не имею. Технически я никогда до конца не понимал, как это работает. Единственное, что я знаю: в результате у них ничего по-настоящему не получилось. Программа окончательно остановилась после смерти Усено. Меня просто попросили прибрать за ним.

– И в чем заключалось участие государства?

– Мы предоставляли фонды и поддерживали двух Нимбусов [123]. Их работа, если бы она увенчалась успехом, имела бы потрясающее применение. Например, успокаивать преступников в тюрьмах или усмирять рецидивистов, которых выпускали на волю.

– А в чем был интерес частных лабораторий?

– То, что предназначалось для насильников, в других дозах могло бы помочь агрессивным индивидуумам или чересчур импульсивным особам.

Пока что Эрван следил за развитием сюжета и мог предугадать следующий поворот:

– На самом деле Ласей не прекратил исследований в 2006-м. Он продолжал работать и испытывал свои препараты на пациентах больницы Шарко.

– Если он это и делал, то без разрешения со стороны государства. Никто не стал бы покрывать такие закидоны. Еще раз повторяю, заправилой был Усено. Без него Ласей стал всего лишь еще одним психом среди прочих.

Виар валял дурака – он знал куда больше о несанкционированных исследованиях в Шарко. Не важно: Эрван потребует отчета у ученого лично.

– Что произошло с Фарабо?

– Мне-то откуда знать! Наверняка он был одной из белых мышей «Фармакона». Он сломался в 2009-м. Наверняка Ласей перебрал с дозой… Дело замяли: родных у Фарабо не было, он жил за государственный счет уже много десятилетий. Туда ему и дорога.

– Фарабо не умер. Это он сентябрьский убийца. Это он убил пятого члена моей группы.

– Ты бредишь!

Мысленно раскручивая всю историю, Эрван, напротив, укрепился в своем убеждении:

– Ласей всех провел. Он объявил, что Фарабо официально мертв, чтобы продолжить свои эксперименты над ним. Одна проблема: белая мышка сбежала в сентябре и тут же начала убивать. С помощью Изабель Барер, которую тоже лечили в Шарко, псих спрятался и смог расправиться с теми, кто был близок к моему отцу. Фарабо никогда не отказывался от своей жажды мести. Он хотел уничтожить того, кто арестовал его сорок лет назад. Фарабо укрывался в Лувсьене. Одри Венявски застала его, и он ее прикончил.

Эта замысловатая конструкция вызвала у Виара иронический свист. Месье Прыщ был копом достаточно давно, чтобы понимать: реальность зачастую куда более банальна и нелогична, чем сценарий фильма.

– Трудновато тебе будет это доказать, – заключил он, вставая за новой чашкой кофе.

– Я ничего не хочу доказывать, только помешать этому отморозку продолжать. Фарабо сбежал, забыв таблетки, которые должны были его успокаивать. Теперь нам предстоит найти буйнопомешанного, жаждущего крови субчика.

– Ты у меня слова с языка снял. Брось эти небылицы и вернись к работе. В любом случае это не Фарабо. Он умер и кремирован, можешь мне поверить. И так с меня семь потов сошло, пока я метался, чтобы скрыть настоящую причину его смерти и замять дело, а на меня давила и больничная администрация, и тюремная. Вернись к ребятам, которые прочесывают там все по травинке. Вы возьмете того парня благодаря свидетелям, заграждениям и…

Эрван собирался его прервать, когда в кармане завибрировал мобильник. Лоик. Ответь .

– У мамы только что был приступ.

Такого он никогда не видел. Лежащее на кровати тело Мэгги покрывали квадратные пластины, больше всего напоминающие большие плитки белого шоколада. Грудь, живот и ноги были обернуты этими странными повязками. Открытыми оставались только лицо и руки.

– Охлаждающие прокладки, – пояснил врач. – Они позволяют понизить температуру пациента на несколько градусов. Мы погрузили вашу мать в состояние терапевтической гипотермии. Сейчас ее базальная температура тридцать четыре градуса.

– Для чего это? – спросил Лоик.

Они с Эрваном приехали одновременно и обнаружили Гаэль, сидящую в слезах на краю кровати.

– Это замедляет биохимические процессы в организме, – ответил медик, – а именно потребление кислорода. Помимо прочего, холод защищает мозг от возможных внутренних нарушений, которые могут дать осложнения или помешать вашей матери проснуться. Я бы позволил себе рискованное сравнение: мы как бы погрузили ее в зимнюю спячку…

Эрван с некоторым запозданием заметил, что врач был другой, не вчерашний. Несомненно, специалист-реаниматолог.

– Я ничего не понимаю, – опять вмешался Лоик. – Вы погрузили ее в кому, потом разбудили, а теперь она сама потеряла сознание, так?

– Давайте выйдем. Нам удобнее будет говорить снаружи.

Они последовали за врачом, оставив Гаэль в полной прострации. Эрван вспомнил термин, который использовал психиатр из Вильжюифа: «декомпенсация». На протяжении многих недель она держалась как могла, пытаясь компенсировать полученные травмы. Теперь она вернулась к своей глубоко запрятанной патологии: анорексии и хроническому отвращению к себе.

Они остановились в коридоре, обернутые, как папильотки, в свои бумажные халаты.

– Я вам уже сказал по телефону: общее состояние вашей матери стабилизировалось и мы сочли возможным ее реанимировать. К несчастью, почти сразу же у нее случилась остановка сердца, вызванная инфарктом миокарда, что на несколько секунд лишило ее мозг притока кислорода и погрузило ее в постаноксическую кому.

– Это необратимо?

Вопрос, скорее глупый, на этот раз вырвался у Эрвана.

– Первые анализы не слишком обнадеживают. Ее показатель по шкале ком Глазго очень низкий. Зрачки не реагируют на раздражители. Завтра электроэнцефалограмма покажет, каковы шансы на положительную динамику.

– Она может выкарабкаться или нет?

– Не будем морочить друг другу голову: с клинической точки зрения положение критическое…

Лоик опять возмутился, еще более агрессивно:

– Как у нее мог случиться сердечный приступ, когда она была под вашим наблюдением?

Он проговорил это тоном человека, который уже тянется к мобильнику, чтобы вызвать своего адвоката. Врач безнадежно махнул рукой:

– Со временем проблемы со щитовидкой истощили весь организм. Да и тиреотоксический криз не способствовал улучшению ситуации… И все же ничто не предвещало подобного осложнения…

Эрвана так и тянуло сказать ему правду: Мэгги не хотела возвращаться, мир без Морвана ее не интересовал.

Внезапно он понял, что брата больше нет рядом. Он попрощался с врачом, спустился по служебной лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и вихрем промчался по холлу.