Вероника Трифонова - Последняя жертва [litres с оптимизированной обложкой]

– Всё бы ничего, – вмешался Иван, – Но Никита очень навязчив и агрессивен. Вчера мы тут были – так он засёк нас у порога, и заявил, что тоже будет участвовать в расследовании. Мы еле убедили его, что едем не на задание.

– У него был вид, будто он нам вот-вот вмажет. Аж глаза горели, слюни летели. А с каким он негативом к полиции! «Да вы сами ничего не умеете, упустили маньяка» – короче, обвинения с лютой ненавистью так и сквозили! Как будто это мы убили его девчонку.

– Хочет всё контролировать. Всё, что мы делаем.

– Мы ещё с ним наберемся проблем. Он неадекватный. Наверное, после того случая в лесу как слетел с катушек, так и всё.

– Его можно понять, – сказал Гоша, осознавая, что чувства этого парня немало схожи с его собственными – в конце концов, ведь они оба пережили одно и тоже, хоть и в разное время. И даже относительно расследования они думали и поступали одинаково. Георгий ощутил неловкость – по сути, он тоже всеми правдами и неправдами старается принимать в нем участие. Только у него, к счастью, есть для этого возможности, а вот у неведомого Сыцевича – нет.

– Да, но этот чел переходит все грани. Он имеет право страдать, однако, заметьте – другие друзья и родственники почему-то не такие озлобленные. Даже те, кто тоже видел труп Мячина.

– Все люди разные, – вздохнул Гоша. – У этого вот такая реакция. Ты прав – наверное, стресс от нахождения в опасности и возмутительного убийства компаньона окончательно вывел из строя его и так расшатанную психику.

Вот он и бесится.

– Да. Нам и так психов хватает, а тут ещё Сыцевич… Ладно. Просто надо иметь это всёв виду, и держаться с ним настороже.

– Понятно. А где находится ваш Алексей? – Гоша решил сменить тему, заговорив о молчаливом парне, на данный занимавшемся отслеживанием Михайленко.

– На четвёртом, с ними. У них там всё круче, чем у нас. Можешь посмотреть…

Тут у Геннадия зазвонил телефон.

– Понял, ага. Выдвигаемся, – коротко ответил он, и встал. – Нам пора. Ваня, давай, беги за Юрой, если он ещё жив. Петров ему там точно сцену ревности устроил за просмотр, – Барсуков жестом показал на себе большую женскую грудь.

На лице Ивана появилось удивление.

– Да не парься ты, всего лишь на фото звонка – Юрка с ним мобилами случайно обменялся. Не как тогда на пейнтболе. Все, шуруй давай, и быстрее!

Когда Прокопов убежал, Гена пояснил:

– У нас были корпоративное времяпровождение. Ты не подумай – тогда ничего страшного не было. Ну, кроме того, что наш друг случайно вломился к Марине в женскую раздевалку, когда она стояла там в лифаке. Оба взвизгнули, прибежал Петров… Ох и досталось потом нашему Гулливеру! Орал, аж слюной брызгал во все стороны!

Геннадий расхохотался от воспоминания, а Гоша улыбнулся, вдруг представив Юру в шляпе, камзоле и длинном кафтане. Это было забавно – хотя, по его мнению, данная ему сослуживцами кличка подходила не совсем. Если брать детскую литературу, то друг, благодаря любви к еде, куда больше напоминал Карлсона – разве что пухлым не был, да и пропеллером не обзавёлся.

– Михайленко только что миновал Починок, Судаково и Ларионово – движется в Приозерск, – отрапортовал Юра, прослушав сообщение по гарнитуре.

– Будем надеяться – не для того, чтобы выкинуть в Ладожское озеро, – брякнул с переднего сиденья Гена, затем, обернувшись назад, где расположились Иван и Георгий, пробормотал: – Извините.

Когда они вышли на улицу, Гоша с каменным лицом, не говоря ни слова, собирался сесть в свою машину и поехать домой, однако, едва успел раздаться звук разблокировки, услышал позади себя шаги.

– Ладно. Если хочешь – поехали с нами. Мы на моей машине. Но только так, чтобы тебя никто не видел! Ты как раз сегодня в толстовке – отлично, наденешь капюшон на входе и выходе. Я же вижу, ты сам не свой.

По правде говоря, Гоша подумал, что Юра ещё и предложил ему это из опасений, что он всё равно поедет за ними, однако согласился без колебаний и лишних эмоций.

– Куда всё-таки он каждый день пропадает? – недоумевал сидевший справа от него Иван, нервно закусывая нижнюю губу.

– Возможно, катается в Сестрорецк, – предположил растянувший на сиденье Геннадий.

– А что? Может, ему там нравится. Любитель литературного музея, или безумно религиозный чел. Там много всяких храмов.

– Удивительно слышать от тебя про храмы, – процедил Юра. – В тебе же ничего святого.

– Юра, я ведь не родился в день Святого Валентина, как ты. Тебя случайно родители не хотели Валей назвать?

– Опять ты…

Гена, явно довольный собой, расхохотался.

– Ха-ха-ха! А вообще, зря ты так думаешь. У меня, между прочим, мать очень религиозная. Каждое воскресенье нас с сестрой водила в церковь. Я так и не проникся как следует, а вот Юлька и сейчас по выходным платочке щеголяет, весь дом в иконах, посты блюдёт.

– Ты точно им родной сын?

– Не знаю, не знаю… Одно время за мамкой сосед ухаживал – умный, весёлый, и на гитаре играл. Недавно видел его во дворе без рубашки – вот мужику за пятьдесят, а всё ещё в хорошей форме. Такой подкачанный. В молодости, наверное, вообще вау был – от него девчонки падали, как ты от буферов госпожи Петровой!

– Что? Да иди ты знаешь куда!

– Воу, воу, успокойся! Шучу я. Да и в маме своей уверен – зря она, что ли, православная, чтобы прелюбодействовать в браке с отцом. И Сестрорецк я не просто так вспомнил – Юльку с мамой до сих пор вожу туда в Храм Святых апостолов этих, как там…

– Петра и Павла? – подсказал Гоша.

– Точно. Всё время забываю. Нравится, короче, им там. Ничего, мы уже дали ориентировку всем постам ГАИ в западном направлении на его тачку и номер. Да… – простонал он. – Если Михайленко правда преступник и обитает там, брать будет тяжело – уплывет ещё к финнам. Хотя, я люблю играть в морской бой.

Барсуков до конца дороги продолжал нести ахинею, периодически подкалывая Юру, а иногда – Ваню, но Гоша чувствовал, что их перепалки всё равно носят оттенок искусственности – он понимал, что в его присутствии они не могли вести себя полностью естественно.

Когда Юра припарковал «Тойоту» во дворе одной из ничем не примечательных пятиэтажек, все они вышли из машины (Гоша, натянув капюшон, невольно вспомнил Дарта Вейдера), и направились к первому подъезду. Когда они оказались около магнитной двери, Гена нажал цифру «5».

– Кто? – послышался из динамика женский голос.

– Почта, – бесстрастным голосом ответил он. Услышав писк, Барсуков отворил дверь. Гоша понимал, что в других обстоятельствах они представляются вполне традиционно, но сейчас следствию необходимо было избегать лишнего внимания.

Как только они зашли внутрь, в нос тут же ударил запах хлорки, коей недавно были помыты ступени – мокрые разводы всё ещё виднелись на усеянном рытвинами бетоне с облупленной краской. Стены тоже были не в лучшем виде – верхний, насколько Георгий мог судить по его остаткам, зелёного цвета слой практически весь облупился, открыв более старый, голубой – который тоже сохранился далеко не везде. На многих участках осталась лишь белая шпаклевка. Надписей любителей тут, как ни странно, не наблюдалось – а возможно, они просто пропали вместе с участками краски. Потемневший потолок явно нуждался в побелке, а окна с мутными, потрескавшимися стёклами, ограждёнными старыми деревянными рамами – в замене. На каждой лестничной площадке находилось по три двери, ведущие в квартиры: слева, впереди и справа. Но если состояние подъезда явно кричало о неблагополучии, то двери у всех были разными: как чисто металлическими (различной степени дороговизны), так и с дубовой отделкой. На них везде висели ровно наклеенные позолоченные цифры, либо обычные таблички с указанием номера квартиры. Возле некоторых лежали резиновые коврики.