Вероника Трифонова - Последняя жертва [litres с оптимизированной обложкой]

– Рука? Да… ничего, Ксюша, всё нормально, – заверил Гоша, мельком посмотрев на своё левое плечо. В его голосе послышалось облегчение – наверное, из-за того, что Ксюша пошла на контакт. Он даже сам заметно расслабился. – Ксюша… Ксюшенька, нам…

И застыл на месте, увидев, что она снова шарахнулась от него. В серых глазах появилась обида.

– Ксюша, что с тобой? – недоуменно сказал Гоша, протянув к ней руку, но больше не осмеливаясь прикасаться. Он отступил на шаг, огляделся по сторонам, и снова взглянул на неё. «Мы будем разговаривать в коридоре? Я бы сказал, это не лучшее место, но раз ты так хочешь…» – именно так Ксюша интерпретировала этот его манёвр.

Она прислонилась к дверному косяку и только сильнее ухватилась за рукава, чувствуя, что начинает дрожать сильнее. К горлу подступил ком.

– Я… Гоша, я не могу… быть с тобой, – Ксюша отчаянно мотала головой из стороны в сторону. – Если ты… пришёл за мной – я не могу. Не смогу.

Язык еле слушался. Ладони совсем взмокли. Она вдруг не к месту подумала, что надетая нею под низ чёрной кофты цветная в полоску майка Аниты совершенно дурацкая, и истерично хихикнула.

Муж выглядел так, будто его чем-то ударили по голове.

– Я… не пойму, – удивлённо произнёс он. – Почему? Что случилось? Я сделал что-то не так?

Ксюша хотела было ответить «нет», но вдруг, ни с того, ни с сего, из глубины души раздался голос, иррациональный смысл слов которого испугал даже её саму:

«Да. Лучше бы ты не искал меня. Я осталась бы с ним, и помогла ему – а теперь для него всё кончено».

Она почувствовала злость. Нет, нельзя поддаваться этому, она не должна так считать…

– Нет, – Ксения старалась, чтоб в её речи не проскальзывало раздражение – в первую очередь на саму себя. – Ты тут не при чём. Дело во мне.

Её голос сорвался. Гоша терпеливо ждал, пока она соберётся с духом. Чёрт побери, ну почему он даже сейчас смотрит на неё с заботой и жалостью!

– Я… я принадлежала ему! – вскрик Ксюши был похож на резкий порыв ветра. – И после этого ты всё равно хочешь… хочешь быть со мной? – она всхлипнула. – Тебе это не нужно. Я сама себе отвратительна – а тебе тем более, после такого… И… перед тобой… так нечестно… А я не хочу, чтобы меня не бросали только… из-за жалости.

Сквозь слёзы она видела, что муж дернулся, как от удара. Он снова потянулся к ней правой рукой, но Ксюша с визгом вырвалась.

– Не надо, не подходи!

– Ксюшенька… милая… – его голос звенел. Лицо скривилось – то ли от физической боли в руке, то ли от душевной. – Не надо говорить о себе так. Ты не виновата в том, что происходило. И ты никогда не будешь для меня… отвратительной, – Гоша поморщился, будто слово было таким же на вкус. – Какой-то… маньяк не может меня заставить перестать любить тебя. Ксюша, то, что сейчас происходит с тобой – это нормально! И это пройдёт. Мы вместе переживём это.

Ксюша вдавилась спиной в косяк, чувствуя, как из-под закрытых век предательски катятся слёзы. Маньяк… «какой-то» маньяк…

– Если ты винишь во всем меня – ты права. Ксюша, я и сам был готов разорвать себя, за то, что мы оказались в этом проклятом городе, и что меня не было рядом, когда он тебя похитил, – ей показалось, он тоже плачет. – Я делал всё, чтобы найти тебя. Я не простил бы себе, если… если бы ты оказалась одной из тех, в подвале.

– Гоша, я полюбила его.

Ну вот. Вот и всё. Наконец-то она высказала это вслух.

– Что?

– Полюбила. Артёма, – ей казалось, вокруг них бушует камнепад. – Прошу, умоляю, хоть ты это пойми…

Муж, застыв, стоял напротив с побледневшим лицом, на котором застыла смеь удивления и крайнего непонимания. Глаза его блестели. Она причиняла ему боль, резала его наживую. Но останавливаться было поздно.

– Не знаю, когда это случилось. Наверное, когда я поняла, что в нем было хорошее… – Ксюша вытерла щёки.

– Он не был злым, не был им до конца, Гоша. Он спас меня, когда я пыталась сбежать, чуть не утонула в реке, и на меня напал медведь.… А после ещё вылечил от пневмонии. Тяжёлой. Мы и потом много общались… и он…

Больше Ксения объяснить ничего не могла. Ей хотелось провалиться сквозь землю. Хотелось, чтобы в неё тут же ударила молния и убила на месте. Тогда она никому больше не будет приносить несчастья. И Гоша, и Артём пострадали из-за неё – а Ксюша не смогла им помочь…

– Пожалуйста, уходи, – прошептала она.

Прижавшись к косяку как к позорному столбу и плача, Ксения услышала, как муж подошёл к ней. Она уже различала такой знакомый ей запах – это полоснуло её душу ножом. А потом ощутила, как Гоша, вложил Ксюше в руку какой-то маленький предмет, а затем мягко коснулся её волос. Она вздрогнула.

«Нет, нет, хватит…»

Ксюша молила про себя, чтобы он поскорее ушёл. Ведь, чем дольше Гоша здесь находился, тем больше она опасалась, что её решимость исчезнет – а значит, она продолжит мучения их обоих.

Только когда звук его шагов стих за дверью, Ксения решилась открыть глаза и посмотреть на то, что Гоша ей дал. Когда она поднесла ладонь к себе и разжала, у неё перехватило дыхание.

Это был брелок для ключей в виде полосатого серого котика с розовым бантом на шее, подаренный ей мамой. Тот, который, как она думала, был безвозвратно утерян – но, как сейчас выяснилось, чудесным образом найденный и сохранённый несчастным, но преданным и верным человеком.

Из лёгких будто вышибли воздух. Сжимая в руке самый дорогой на свете подарок, которому выпала честь стать таковым целых два раза, Ксюша еле как добралась до кровати, и наконец-то лишилась чувств.

– Она так и сказала? – обеспокоенно проговорил Юра, подавшись на кресле вперёд.

– Да, – вздохнул Гоша, развёл руками, состроил гримасу, и сел на диван напротив. – Мне ничего не оставалось, как уйти.

Он старался говорить ровно, чтобы в голосе не прозвучала подавленность.

Сегодня, перед тем, как отправиться из Сертинска в Токкари-Лэнд, где он буквально накануне снял небольшой дом, Георгий заехал в полицейское управление повидаться с другом. На этой раз Юра позвал его не в их общую комнату, ставшую столь печально знакомой, а на пятый этаж, где Гоше ещё не доводилось бывать. Зайдя внутрь указанного помещения, он понял, что оказался, скорей всего, в комнате отдыха – но только обставленной слишком хорошо, чтобы принадлежать простым служащим. Шерстяной ковёр с восточным орнаментом располагался в центре, посреди паркета. Прямо над ним висела хрустальная люстра. У правой стены, рядом с гардеробом, стоял чёрный диван из натуральной кожи; перед ним – журнальный стол, в центре стеклянной столешнице которого возвышался фарфоровый чайник, а по бокам от него – корзины: одна с фруктами, другая с конфетами. По левую сторону, рядом с широким окном, занавешенным элитными тюлевыми драпировками молочного цвета, стоял круглый деревянный стол, по бокам от которого стояли идентичные дивану кресла. На ближнем сидел Юра. Но больше всего Гоша удивился, заметив на другом… психиатра Шапошникова. Всё такой же светловолосый, в очках – сегодня он был в красной футболке-поло, а в руке держал кружку с какой-то незатейливой надписью. Заметив Гошу, профайлер приветливо кивнул и улыбнулся.