Валерий Галечьян - Месть зэка

— До утра не доживешь, — обнадежил Виктора Магомедов, утираясь, — сейчас свет погаснет…

Его сухое плоское лицо казалось невозмутимым.

— Слушайте, вы спать дадите, — раздался возмущенный голос. — Разборки тут на ночь учиняют.

Виктор узнал голос Шакуры. Одно мгновение он колебался, не позвать ли его, но гордость пересилила.

Однако Шакура, видимо, поняв, что уснуть в такой обстановке все равно не удастся, да и не имел он права оставлять разборы на произвол судьбы как авторитетный жулик — с него бы потом спросили, — поднялся со шконки. От его коренастой фигуры веяло силой и уверенностью. Он вошел в освещенный слабеньким светом круги тут узнал Виктора. Несколько секунд Шакура остолбенело смотрел на друга, потом одним махом перепрыгнул через лежащего на полу тело, полуобнял Виктора за плечи и осторожно усадил на стальной табурет.

— Шакура, это что, твой кент? — озадаченно спросил старик, оттягиваясь в сторону и поднимая с полу телогрейку.

Шакура невесело оскалился.

— За что били его? — спросил он Мамедова.

— На больничке базар был, что он сдал ребят группе захвата.

— Я за этого человека ручаюсь, — сказал Шакура. — Виктор, поздоровайся с братвой.

Потом они отсели на шконку Шакуры, оставив жуликов резаться в карты. Шакура жадно курил, изредка вскидывая на Виктора черные, пробитые багрянцем глаза.

— Мне крышка, — сообщил он. — Менты крутят новое дело. Шьют мокруху, уже свидетелей нашли.

— За что они на тебя ополчились? — спросил Виктор, отдышавшись от ударов и чуть покачивая саднящую кисть.

— У нас под Грозным банда была, — начал долгий рассказ Шакура. — Человек сорок — пятьдесят. Предводитель — женщина. Совеем молодая, но ее слушали, как мать. Она все приемы у-шу знала, традиции китайцев. На город набеги делали. Потом стали за выкуп людей похищать. Прихватили, между прочим, одного хрена из Москвы, а он случайно в пещере концы отдал, царство ему небесное. В Грозном кибеш подняли, короче, арестовали одного из ее шайки. Несмотря на запрет, пошел он в город. Не знаю, сколько его били, но все же он рассказал, где эта женщина скрывается. Ее тоже взяли и привезли в городскую милицию. По дороге ей руку прострелили — забавлялись.

Когда ее в управу доставили, все менты сбежались на нее посмотреть. За письменный стол ее посадили и стали допрашивать. Она им ничего не говорила. Они хотели ее избить, но сначала полковник, который вел допрос, вызвал на очную ставку того суку, который ее сдал ментам. Он не хотел к ней близко подходить. Она, как увидела предателя, полковника ударила ногой в шею и убила, потом взвилась вверх и достала того человека. Только один удар нанесла, и он упал трупом. Менты к ней не приближались. Кидались издалека портфелями, стульями. Стрелять они не могли, боялись попасть в своих, а тех, кто выбился вперед, она сбивала с ног. Не раненая рука, ушла бы она. А так в конце концов ее окрутили и повесили за ноги прямо в управлении милиции. Голую. Потом расстреляли.

Так вот менты меня обвинили, что я семью того человека который отдал приказ о расстреле, всю вырезал. Из-под вышки не выйти. Они вчера у меня хотели кровь взять на анализ. Я табурет схватил и кручу: «Kтo первый подойдет, неприятность будет. Убью!» И потребовал вызвать начальника колонии.

Они на анализ мою кровь возьмут и прольют ее в том доме, где вырезали семью. А потом соскребут и докажут, что это я в доме был. Они и санитаров вызывали, и народ войсковой — ничего не добились. Обратно сюда отправили, но скоро заберут опять в тюрьму — все равно осудят!

— На самом деле кто семью вырезал? — видя, что Шакура заканчивает рассказ, спросил Виктор.

— Кто! Кто! Эта женщина, которую голую за ноги повесили, моя сестра была!

Пожалуй продолжать не было никакого смысла.

Камера уже спала. Лишь никогда не гаснущий свет дежурной лампочки рисовал разводы на стенах, да позвякивали ключи охранников, обходящих помещения.

— Хорошо, как твои дела?

— С бесконвойки вернули! Искали, как накладные на нолю попали, теперь, по-моему, наоборот, информацию прячут. Не пойму, то ли здесь грохнуть хотят, то ли в другую зону отправят, то ли по дороге в другую зону грохнуть, то ли сгноить в другой зоне.

— Быстро же они забыли, что ты для них сделал, — покачал головой Шакура. Он огляделся, пристально изучил в полумраке лица спящих. — По-моему, — продолжил он, — и тебе в зоне ловить нечего. Давай, брат, валить. Иначе нам воли не видать.

В ту ночь Виктор не сомкнул глаз. Он не думал о справедливости, его не волновала месть и даже жизнь, как таковая, не была для него главным. Он выбирал путь к Ольге.

Виктор прикрыл глаза. И увидел длинный коридор, по которому двигались к нему навстречу яркое солнечное пятно, а вернее шар. Чем ближе шар протягивался к нему, тем явственнее из него проступал силуэт женщины в белых одеждах. Женщина протянула к нему руки, запах знакомых духов стал обволакивать его… Ольга! Догадался Виктор и мотнул головой. Это же ему чудится, снится. Но ведь она входила к нему в сторожку, он помнил, вот только руки ее были загружены сумками и он спрашивал ее откуда она взялась. А она говорила, что заблудилась, что кто-то за ней увязался, явно следил, она сказала ему, что она жена Шакуры и он отстал… Женщина в белом снова прижалась к нему и зашептала колдовские слова. Он схватил ее на руки и понес вперед по коридору, покачивая и утешая ее как ребенка. Она говорила ему, что боится, что за ними погоня и нужно очень спешить… А когда же она меня кормила, силился вспомнить Виктор. Ведь она доставала из сумки столько вкусных вещей, даже икру, он еще ее спросил каст настоящая ли это икра. Ну да, и водка была и два граненых стаканчика она принесла, и они выпили по глотку… И теперь он несет ее по коридору, а впереди, то вспыхивает, то угасает выход, он знает, что это выход в рай и что их там ждут… А она шептала ему, что он ее спас, что вернул ее к жизни, что она верит в него одного и это навсегда. Каким-то невероятным усилием у Виктора прорвалась мысль, что это опять сон, но он помнил, что все это было, он еще ей смазал, нет, не сказал, а написал, что их подслушивают, а потом еще сказал, что у них полно времени, проверка будет только утром, а Ольга ответила, что это прекрасно, это же целая вечность… Вечность там, в конце коридора, там начинается рай и их там ждут, там тихо играет музыка и он покачивает ее на руках как ребенка… Они плывут, обнявшись, в никуда, и это мгновение было, он помнит, это не сон. Она утопала с ним в чистоте белых простыней и он плохо понимал, что же с ним происходит, он не то плакал, не то смеялся и это длилось вечность… Вечность, там в раю, Ольга была тиха и послушна и он нес ее на руках, вперед, убыстряя шаг, торопясь, ведь нужно успеть до рассвета… У Виктора заколотилось сердце, он шевельнулся, я не сплю, сказал он себе, — я же помню это было наяву, Ольга смеялась, поднимала стакан и говорила, что так они и до утра не выпьют, а потом посерьезнела, сказала, что ей горько и нужно выйти на воздух… Свежий душистый ветер закружил их у самого входа в рай. Виктор ощутил легкость и радость, а ветер подхватил Ольгу, закрутил в белую светящуюся спираль и она исчезла… Виктор вскрикнул и открыл глаза. Бред. Сон. Но все это было. Почти все. Конец их свидания он помнил слово в слово и горькая реальность восстановила эти минуты. Она ему сказала: