Сьюзен Хилл - Опасность тьмы

И это было уже больше, чем имя, адрес или телефонный номер. Они были обведены в круг. Они выглядели так же, как и…

Кристи, Дж. Р.Х., Риллингтон Плэйс, 10 [6] Джон Реджинальд Халлидей Кристи (1899–1953) — британский серийный убийца. .

Уэст, Ф., Кромвель Стрит, 25 [7] См. примечание выше. .

Только они уже давно умерли, а это было реально, и она смотрела на него, на этот дом из красного кирпича — точно такой же, как и ее дом, в паре ярдов от ее дома, где она ела, спала, одевалась, готовила. Где жила Кира.

Натали затушила бычок.

Теперь в доме напротив было тихо. Никто не входил и не выходил. Стояли припаркованные фургоны — и все.

Она была не против отпускать туда Киру. Даже больше чем не против. Счастлива. Всегда готова — в любой день. Она не знала, что чувствовать по этому поводу. Как она могла о чем-то догадаться? Кира ходила туда постоянно — каждое утро, каждый вечер, каждую субботу и воскресенье. Эдди. Эдди. Эдди. Эдди.

Значит, ничего плохого не могло происходить — вообще ничего плохого, раз она хотела и дальше туда ходить, каждое утро и каждый вечер. Или могло? Но как так? Она никогда ничего не говорила. Она бы туда не ходила, если бы…

Полицейский фургон под яркими лучами солнца выглядел слишком белым, слишком ярким и слишком квадратным. Ей было интересно, что у него внутри.

Сверху не доносилось ни звука. Ни единого.

Она зажгла еще одну сигарету и полностью выкурила ее, прежде чем пойти поговорить с Кирой.

Из ее комнаты было видно дом Эдди. Как только ее отправляли наверх — а это рано или поздно происходило всегда — Кира осторожно брала маленький стульчик, ставила его у окна и забиралась наверх, чтобы сразу увидеть, если Эдди вернется домой. Каждый раз она надеялась, что Эдди вернется. Каждый день она была уверена, что Эдди вернется. Она видела, как люди заходят в дом Эдди и снова из него выходят, и, когда Эдди вернется, она ей о них расскажет. Эдди может не знать об этом. Эдди может это не понравиться. Эдди гордилась своим домом. Она очень часто об этом говорила.

«Мой дом — моя гордость». «Сними обувь, Кира, я не хочу, чтобы остались грязные следы, мой дом — моя гордость». «Помой руки, когда доешь, Кира, я не хочу, чтобы у меня на мебели был крем от торта».

У Эдди дома было красиво, и она не хотела, чтобы эти люди наводили там беспорядок. Полы там всегда сверкали, а на коврах не было ни единой пылинки. Все было на своем месте, аккуратно и осторожно расставлено, а мебель пахла полиролем. Коврики были постелены там, где надо, и подушки лежали на диване так, как надо, и, если ты вешал кружку на кухонный крючок, тебе нужно было соблюдать определенный порядок. Кира соблюдала. Она запомнила. Эдди научила ее.

— Если хочешь бывать здесь, тебе нужно выучить правила, Кира. Сначала синяя, потом белая, потом зеленая, розовая, желтая и в самом конце снова синяя.

— А почему они висят именно так?

— Потому что мне так нравится.

— Да, но почему?

— Просто так. Потому что мне нравится.

— Мне тоже нравится именно так, Эдди.

— Хорошо, — сказала Эдди. — А теперь иди помой руки, ты трогала растения в саду.

Кире все это очень нравилось. Когда она приходила домой, ей тоже хотелось все аккуратно расставить. Он пыталась. Но у нее никогда не получалось, потому что их дом был той еще свалкой. «Кира, хватит все переставлять, что ты мельтешишь!» Но в своей комнате Кира могла устраивать все так, как ей нравилось. Как нравилось Эдди. Она разложила одежду в своем шкафу — белые носки, синие носки, белые колготы, розовые колготы, и так же поступила с куклами и плюшевыми зверушками на своих полках. Она научилась.

— Господи, что с тобой, Кира, ну и странный же ты ребенок, не пойму, откуда только это взялось? Посмотри — это же выглядит ненормально.

— Мне так нравится.

— Ну да, конечно, посмотрим на тебя лет в четырнадцать — тут наверняка будет свинарник. Все подростки такие.

Кира знала, что не будет, но еще она знала, что лучше не спорить.

Она вытянула шею, чтобы лучше видеть. Задняя дверь в доме Эдди открылась, из нее вышли два странных человека и понесли черные пакеты к мусорным контейнерам, но они не выкидывали мусор, а наоборот, доставали его оттуда — складывали то, что было в контейнерах, в свои мешки. Зачем вообще это делать?

Внизу позвонил телефон. Кира поудобнее устроилась на подоконнике. Ее мать теперь будет говорить лет сто.

Когда она спросила, почему у дома Эдди каждый день появляются мужчины и фургоны, Натали закричала на нее. Она привыкла к крикам своей матери, но в этот раз все было по-другому, у нее сильно изменилось лицо, и она выглядела напуганной, так что Кира поняла, что не стоит больше спрашивать.

— Послушай меня. Эдди больше нет. Понятно? Нет. Я не хочу ничего слышать про Эдди, не хочу, чтобы ты спрашивала о ней еще у кого-нибудь, не хочу. Ты слышишь меня, Кира?

Кира кивнула, боясь хоть что-то говорить, боясь задать свои вопросы. В ее голове было столько вопросов, что она испугалась, не стала ли она больше, раз они все туда вместились, и не заметил ли кто. Вопросы гудели у нее в голове целыми днями — весь день и всю ночь, как улей пчел, которые никогда не успокаивались. Единственный способ выкинуть их из головы был через рот: ей нужно было задать их кому-нибудь, но она не осмеливалась это сделать, так что они оставались внутри и своим гудением сводили ее с ума.

Вдруг голос ее матери стал громче. Кира медленно повернулась и стала слушать.

— Что? Когда? Где ты это услышала, Донна? О господи. О ГОСПОДИ. Это чертов кошмар, я тут живу. О господи. Нет. Все то же — фургоны и люди в белых костюмах, как показывают в передачах про убийства… Значит, это будет в новостях. Нужно убрать отсюда Киру, она все слышит, я не хочу, чтобы она узнала. Я просто сказала, что ее больше нет и она не вернется. Да, и так оно и есть, точно… О господи.

Кира снова выглянула в окно. Теперь вопросы в ее голове пустились в пляс, начали скакать вверх и вниз с тихим, но назойливым топотом. Где Эдди? Почему ее нет? Почему она никогда не вернется? Что она сделала? Почему эти люди были в ее доме? Что, почему, почему, когда, кто, что, почему, почему…

Кире нужна была Эдди. Потому что больше никто не мог отвечать на вопросы нормально, остальные просто затыкали ее, запихивали вопросы еще глубже в ее голову и крепко запирали на замок. Но Эдди всегда отвечала. Эдди отвечала на любой вопрос, хоть иногда только чтобы сказать: «Я не знаю, как на это ответить». Но обычно этого было достаточно. Это и был ответ. Эдди не говорила ей — заткнись, не спрашивай, хватит приставать, это не твое дело, ты слишком маленькая, чтобы о таком спрашивать, ты слишком маленькая, потом узнаешь. Эдди говорила с ней, и раздумывала, и слушала. И отвечала. Эдди рассказывала ей интересные вещи. Эдди много чего знала. Эдди. Эдди. Эдди. Эдди.