Сьюзен Хилл - Опасность тьмы

— Саймон?

— Почему это настолько пугающая идея — познакомиться поближе?

— Потому что я не тот человек. Вы должны поверить мне на слово.

— Я не могу, мне нужно знать почему.

— Потому что мне никто не нужен. И никогда не был. Мне нужны другие вещи.

— Ради всего святого, Джейн, не растрачивайте себя, как вы вообще можете о таком думать?!

— Я уже об этом не думаю. Я не останусь в Лаффертоне по всем тем причинам, о которых вы уже слышали, и ни одна из них никак не касается вас. Да и как они могут вас касаться, вы в буквальном смысле незнакомец. Я не останусь здесь, в этом нет никакого смысла. Я не хочу обманывать вас, Саймон. Это будет неправильно. Вы очень приятный человек.

— Почему это звучит так, что я не хочу им быть?

Она улыбнулась.

— Вы заслуживаете правильного человека, и это не могу быть я. Просто не могу, и я не готова объяснять, почему именно.

Когда он вышел и зашагал по саду обратно в сторону собора, было почти так же тепло, как в середине дня. Воздух был практически неподвижен. Саймон повернул не налево, в сторону своего дома, а направо, выйдя из ворот сразу в лабиринт мощеных улиц, ведущих на главную площадь. Там бродили толпы людей — кто-то сидел на скамейках, кто-то толпой выходил из пабов, кто-то ел свой поздний ужин в паре китайских и тайских ресторанов. Он увидел, как двое мужчин и одна женщина, покачиваясь, идут посреди дороги, явно в стельку пьяные, но пока не создавая никаких проблем. Мимо прошла семья с маленьким ребенком, высоко восседающим на плечах своего отца, и мальчиком постарше, который крутился у него в ногах. Он вспомнил те ночи, когда было слишком жарко, чтобы спать, и он высовывался из своего окна, сидя так часами, вдыхая ночной воздух, и шепотом разговаривая со своим братом. Никто никогда не предложил бы им выйти и насладиться ночной жизнью. Он улыбнулся своим мыслям и вспомнил мать, почувствовав страшную, невыносимую боль потери. Потеря. У него возникло ощущение, что он только терял, но никогда ничего не находил. Он понимал, что впадает в сентиментальность, но ему было наплевать, и он даже не пытался стряхнуть с себя тоску и отчаяние, в которую его погрузил ответ Джейн Фитцрой. Он был зол, но только не на нее, а на себя — за то, что был таким дураком.

Он дошел до угла, после которого городская суматоха, магазины, пабы и кафе начинали уступать место жилым улицам. Старый город. Череда улиц, которые называли Апостолами. За ними был Холм. За Холмом — широкие улицы более благополучных и богатых пригородов Лаффертона. Соррел Драйв. И так дальше, до съезда на Бевхэм-роуд, откуда шло много дорог за город, в сторону дома его сестры и его родителей — отца, поправил он себя, теперь только отца. Поедешь на восток — и сразу попадешь в Старли Тор, а потом и в Старли, где можно найти огромное количество нетрадиционных целителей, нью-эйджеров, а также линий силы.

Он повернул обратно. Он всегда любил это место. Он знал его лучше, чем самого себя. Но оно менялось. На краю тротуара сидела стайка девочек-подростков. Одна пыталась снять с себя одежду. Другую тошнило. Двое других размахивали телефонами, снимали их на камеру и визжали от смеха. Он обошел их. В его спину полетели непристойности. Даже пять лет назад девочки тут бы не оказались. Он снова встретил семью с двумя детьми, они сидели в машине, а два мальчика лежали на заднем сиденье, уснув как убитые.

Чего он хотел? Джейн. Любви. Детей. Жизнь, как у своей сестры. Джейн?

Да. Ее образ отпечатался в его мозгу — то, как она сидела на полу под лампой, подогнув ноги под себя и обняв их руками, с волосами, как у ангела.

Он был на грани того, чтобы влюбиться в Фрею Грэффхам, и, если бы она осталась жить, то практически наверняка разлюбил бы ее. Диану он когда-то обожал. Но не любил. Были и другие женщины, но ни к одной из них он не испытывал серьезных чувств. Некоторые любили его. Даже, наверное, многие. Он позаботился о том, чтобы никогда этого не узнать.

Джейн.

Он не мог думать о ней, одетой в какое-то жуткое облачение, замурованной в стенах монастыря. Называй это обителью, называй как угодно, но это просто кучка женщин, запертых наедине со своими страданиями и истериками и сбившихся вместе, как в курятнике. От одной этой мысли ему становилось плохо. По крайней мере, если она решит вернуться к университетской жизни, у нее будет еще какая-то надежда. Нет, не у нее. Он имел в виду, у него. У него будет возможность связаться с ней, написать ей, увидеть ее, быть рядом, говорить и убеждать ее. А как, спрашивается, он сможет оставаться с ней в чертовом монастыре?

Он дошел до арки, которая вела в его квартал. Камни собора купались в серебряном мягком свете фонарей. Саймон задумался. Он вернется. Заставит ее послушать его. Он ничего в жизни не хотел так сильно.

Он встал. Он не сможет теперь даже приблизиться к ней.

— Да мать твою! — сказал он вслух.

Он быстро прошелся по улице, отпер свою машину и сел внутрь.

Десять минут спустя он сворачивал на стоянку у участка. Сейчас там особо никого не будет. У него всегда оставалась бумажная работа, с которой неплохо было бы разделаться, когда вокруг тихо и его вряд ли кто-нибудь побеспокоит. У него всегда оставалась работа.

— Шеф? Что-то случилось? — дежурный сержант оторвал взгляд от компьютера и посмотрел на своего старшего инспектора с удивлением.

— Нет, — сказал Саймон, направляясь к лестнице. — Ничего.

— Рад это слышать. — Сержант снова согнулся и продолжил мягко стучать по клавишам.

— Ничего.

Он проработал почти до двух часов. Прибрался на столе. По пути из участка он увидел, как из полицейского фургона выгружают трех девиц, которых он сегодня видел. Одна из них размазывала кровь по щеке.

— На что ты, на хрен, уставился? Я вас на хрен засужу за приставания, хреновы мужики!

На его домашнем автоответчике было два сообщения. Одно от старшего констебля.

— Саймон. Пола Девениш. Я хочу кое-что довести до твоего сведения. У тебя есть возможность прийти завтра в главное управление с утра, около одиннадцати?

Другое — от его отца.

— Я надеялся застать тебя дома. Я подумал, не можем ли мы как-нибудь с тобой пообедать. Будь так добр, перезвони мне.

Саймон налил себе виски. В квартире было жарко. Он открыл все три высоких окна, чтобы впустить внутрь ночной воздух.

Шеф. В двух предыдущих случаях, когда она просила увидеться с ним не по поводу текущих дел, первый раз она спросила его, не хочет ли он возглавить новый отдел по борьбе с наркотиками, а второй — не интересует ли его похожее место в области интернет-преступлений, связанных с педофилией. Возможно, в этот раз это будет регулировка дорожного движения. Господи. Но ему придется завтра сходить в главное управление, так же как и придется первым же делом с утра позвонить своему отцу и договориться о встрече за обедом, где ему предстоит очередной раз отразить его натиск по поводу вступления в масонскую ложу.