Сьюзен Хилл - Опасность тьмы

Было жарко, но в парке было спокойно. Пара мальчишек играли во фрисби, несколько мамаш с колясками сидели на скамейке.

Он прошелся к пруду. Покой уток нарушили канадские гуси и устроили тут жуткий кавардак. Городской совет предлагал их отловить и устранить, но всполошились какие-то безмозглые активисты, да и все равно, это была временная мера. Канадские гуси всегда возвращались. Мамаши не подпускали маленьких детей слишком близко, чтобы покормить уток, потому что гуси были слишком большими и наглыми.

Он сел на скамейке неподалеку, поставил рядом свой стаканчик кофе, снял крышку и развернул газеты.

Десять минут спустя он все еще держал газету перед собой. Его кофе остыл.

С самого начала, с того самого момента, когда они были в отеле в Девоне и Эйлин увидела новости об аресте по телевизору, где-то на задворках сознания Даги без конца звучал назойливый голос. Тогда он только тихо нашептывал, но проходили недели за неделями, вскрывались все новые факты, и голос становился громче. На самом деле он знал. Не подозревал. Знал. Он никогда бы не сказал ни слова Эйлин. Разумеется, этого он не мог, так что ему оставалось не говорить вообще ничего, а просто ждать и наблюдать за событиями.

Он взглянул на газету в своих руках. Там были фотографии входа в пещеру, скал, полицейских фургонов. В газете напечатали желтые и черные точки и стрелочки, чтобы обозначить маршрут, показать лаз в пещере. Семеро, говорилось в статье. Пока что они нашли семерых.

Он не мог такого представить. Но он знал.

Это не был какой-то бродяга, одинокий мужик на разбитой машине, которую видели то там, то здесь: такие сразу оказываются под подозрением. Это был не какой-то местный уголовник с длинным списком преступлений, который идеально подошел бы полиции. В таких случаях еще можно задаваться вопросами, тогда еще есть повод сомневаться. Слишком часто они арестовывают первого же очевидного подозреваемого, потому что это просто, и ты начинаешь задумываться.

Но не сейчас. Как они могли допустить подобную ошибку? Как они могли арестовать и обвинить молодую женщину, у которой была работа, машина, свой дом, опрятную и ухоженную молодую женщину, живущую во многих милях от всех мест преступлений, из уважаемой семьи и не имевшую никаких проблем с законом? Они же не просто выбрали имя в телефонной книге.

Как они могли заблуждаться?

Не могли.

Он глотнул остывшего кофе. Канадские гуси уковыляли под ивы, собравшись в кучу на грязном куске земли, так что кряквы получили возможность спокойно поплавать по всему пруду.

Он вышел, чтобы прикупить кое-что в магазине и взять еще марок для Эйлин. Кажется, деньги теперь не тратились больше ни на что, кроме бумаги, конвертов, марок и новых картриджей для принтера. Он никогда не считал, сколько писем она отправила. Иногда он смотрел на адреса и имена, когда относил для нее письма на почту. Члены парламента, лорды, епископы, актеры, начальники полиции. Было даже одно королеве. Он тогда засомневался, стоит ли его отправлять. Какова была вероятность того, что сама королева откроет это письмо, не говоря уже о том, чтобы заинтересоваться и как-то поучаствовать? Нулевая. Но он подумал, что, может быть, письмо откроет кто-нибудь другой и будет достаточно вежлив, чтобы отправить письменное уведомление. Эйлин будет ждать. У нее была специальная таблица, в которую она вписывала все ответы. Никто толком ничего не отвечал, никто не поддерживал ее так называемую Борьбу. С чего бы? Он знал, что стоит прочитать хоть что-нибудь по поводу Винни, становится понятно, как стало понятно ему самому, что ошибки здесь не было. Не могло быть.

В доме царил вечный беспорядок, с которым он отчаянно пытался бороться. Он ходил в магазин и готовил еду — к которой Эйлин едва притрагивалась, — и пылесосил, но ему не очень давались стирка, глажка, раскладывание постельного белья и все в этом духе. Его это угнетало, но ему было невероятно жаль ее, так что он никогда не пытался выступать против того, чем она занимается, и жаловаться на последствия, к которым все это приводит. Винни была ее дочерью, которую обвиняли в похищении и убийстве маленьких детей, что он мог ей сказать?

Ему не хватило духу дочитать газету, и уж тем более он не мог взять ее с собой. Ее нельзя было нести домой. Эйлин больше не смотрела и не слушала новости, считая, что там сознательно все искажают и дают только ложную информацию. Она не должна была об этом узнать.

Даги взял свой пустой стакан и газету и запихал их поглубже в ближайшую урну. Оттуда вылетела оса и уселась ему на руку.

Он не мог пойти домой. Не сейчас, когда его голова была полностью забита прочитанным. Он почувствовал резкое отторжение — это было не только отвращение к этим новостям или к Винни, но и к Эйлин, к собственному дому. Он захотел убежать, прыгнуть на поезд до Шотландии или в самолет до Южной Америки. Или просто пройтись. Пройтись и стряхнуть всю пыль и грязь и ужас со своих ботинок.

Но уже через час он сел в машину и поехал домой, обратно к Эйлин и новой стопке писем с просьбами помочь в Борьбе за освобождение Эдвины. Обратно к очередной попытке прибраться, приготовить обед, а потом заставить ее что-нибудь съесть, очередной попытке сделать хоть что-нибудь, потому что только он у нее на самом деле и оставался, даже несмотря на то, что он не верил в ошибку, даже несмотря на то, в чем в глубине свой души он был уверен, о чем знал наверняка.

Ричард Серрэйлер наблюдал за тем, как последние машины выезжают за ворота. Было все еще жарко, воздух был тяжелым.

— Папа, — Кэт подошла к нему и взяла за руку, — пойдем со мной, пока я покормлю пони.

— Нет. Я предпочел бы поехать домой.

— Ты не можешь ехать домой один. Не сегодня. Оставайся здесь. С утра ты почувствуешь себя лучше.

— Это еще почему?

Кэт вздохнула. Ну что заставляло его всегда, всегда себя так вести — всегда спорить, всегда требовать фактов, рационального основания для любой туманной фразы? Он никогда не умел вести светские беседы, никогда не мог развлечь себя обычным разговором или дружеской болтовней. Она удивлялась, как ее мать выдержала больше сорока лет в браке c таким… Саймон сказал бы «бараном».

— Мне не нравится мысль о том, что ты вернешься сегодня в Галлам Хауз один.

— Я оставался там один каждую ночь с тех пор, как твоя мать умерла. Не вижу разницы.

— Ладно. Тебе виднее.

Он слегка улыбнулся.

— Спасибо, что приготовила всю эту выпечку для похорон. Я никогда не понимал, почему ее вообще подают, но ты подала ее великолепно. — Он посмотрел на ворота, как будто ожидая, что сейчас туда заедет машина. — Пришло очень много человек, — заметил он. — Думаю, больше из любопытства. Эдакие профессиональные посетители похорон.