Франк Тилье - Жил-был раз, жил-был два

Откуда-то издалека, из темной глубины доносится смутный шум. Похоже на робкое мяуканье, и чем ближе он подходит, тем яснее в нем слышатся человеческие нотки. Мяуканье превращается в пронзительные, долгие, безнадежные стоны. Они могут исходить только из горла женщины или ребенка. Слева костяные вкрапления сменились пустыми рамами без полотен, без изображений, даже не рамы, а просто четыре деревянные плашки, расположенные прямоугольником и непонятным образом закрепленные в скале. В этот момент у него мелькает дурацкая мысль: «Во сне гвозди не нужны».

Теперь его зовут голоса. Опасное, неотвязное пение сирен, повторяющих его имя, растягивая последний слог. Габриээээээээль… Габриээээээээль… Сплетаются два разных тембра, и сейчас он уверен: один из голосов принадлежит его дочери. А ведь он его не слышал уже двенадцать лет. Но она там. Она зовет его.

Габриэль пускается бежать. Он испытывает одновременно и огромное чувство свободы, и стеснение в груди. Ничто не заставляет его идти к чернильного цвета нише, откуда доносятся голоса, но он кидается туда. Он хочет знать, что скрывает его амнезия. Все выглядит поразительно реалистично. Увидит ли он вновь Жюли? Сумеет ли прижать ее к себе?

Его сердце — реальное сердце — срывается в галоп. Габриэль чувствует каждое биение, кровь пульсирует в висках, его пугает мысль, что сон может внезапно оборваться. Он не способен понять, сколько времени он бродит здесь внизу, секунды словно растягиваются. Двадцать секунд, минута, десять? Он пригибается, переступая через порог, и вдруг оказывается перед большим круглым зеркалом, перекрывающим туннель. Подносит ближе огонек зажигалки, и серебристая поверхность посылает ему отражение Жюли и какой-то незнакомой молодой женщины.

Его душит волнение. С другой стороны зеркала Жюли протягивает руку, она совсем рядом, в нескольких миллиметрах от руки Габриэля, но она недоступна. Хотя на ней все тот же спортивный костюм, его дочь постарела, чуть волнистые волосы ниспадают на плечи, ее челюсти отвердели, а черты лица стали более грубыми. Руки черны от грязи. Она умоляет его о помощи, умоляет вытащить ее из тюрьмы. Отчаянные крики дочери наотмашь хлещут Габриэля. Опять-таки он знает, что спит. Все испарится, как только он откроет глаза. В реальном мире Жюли рядом не будет. Но он не в состоянии оставаться здесь и ничего не делать.

— Ты сама должна помочь мне, — бормочет он, словно кто-то его слышит. — Помоги мне найти тебя. Где ты? Кто тебя запер?

Она прикладывает ладони к зеркалу, потом убирает, оставляя алые отпечатки: кровь начинает стекать со стороны Габриэля, он может ее потрогать. Другая девушка, до этого свернувшаяся в комочек, поднимается — из одежды на ней только верхняя куртка, доходящая ей до колен, — и тянет Жюли назад.

— Оставь ее! — рычит Габриэль. — Жюли, нет! Останься со мной! Скажи, кто с тобой это сделал!

Кажется, Жюли его больше не слышит. Она поворачивается спиной, увлекаемая второй девушкой. Отражения отдаляются, пленницы преграды всего в несколько миллиметров толщиной. Габриэль кричит, он хочет обнять своего ребенка, почувствовать запах ее кожи, тепло ее тела, он хочет увести ее и вырвать из этого кошмара. Он бросается на зеркало и против всех ожиданий словно проходит сквозь материю. И чувствует, как собственный вес увлекает его в пропасть.

Падение заглатывает его.

Габриэль резко сел, задыхаясь. Гортань наконец расслабилась, освобождая проход воздуху, и он начал дышать.

Посмотрел на свою ладонь — ту, которой он трогал кровь Жюли. Он только что пережил самое невероятное событие в своей жизни. Сон, который он полностью осознавал и прекрасно помнил. Он потер веки, кинулся к двери и во весь голос стал звать Поля.

Вдалеке хлопнула дверь. В окошке показалась Луиза, уже облаченная в парку:

— Отец только что ушел. Что случилось?

— Я только хочу попросить тебя об услуге. Твой мобильник при тебе?

— Да, но и речи быть не может, чтобы ты звонил. Ты же…

— У тебя ведь есть доступ в Интернет с телефона, верно?

Луиза кивнула. Она не очень понимала, куда Габриэль клонит.

— Мне нужно, чтобы ты кое-что поискала.

Перед ней сверкали два топаза.

— Хорошо. Поискала что?

— Матильду Лурмель. Я увидел ее во сне. Если найдешь ее лицо, я хотел бы на него глянуть.

Она послушалась, нахмурив брови:

— Тут полно газетных статей. Подожди пару секунд… Это исчезнувшая девушка… Кажется, в две тысячи одиннадцатом… А с чего она тебя заинтересовала?

— Говорю же, она мне приснилась. И больше ничего не знаю.

Луиза недоверчиво на него посмотрела, потом продолжила поиск. И в конце концов показала ему экран своего мобильника.

Габриэль не поверил глазам: это была именно она, вторая пленница из зеркала. Он пробормотал слова благодарности и рухнул обратно на скамью в полном ошеломлении. Этот сон не был просто фантазией его разума. Нет, его мозг выдал кусочек совершенно реальных воспоминаний.

Габриэль был убежден: в настоящей жизни эти лица когда-то были у него перед глазами, он почти мог их потрогать. Лицо Жюли, постаревшей на четыре-пять лет, может больше. Это отчасти объясняет, почему он попросил у Солены Пелтье профили ДНК. Вдруг ему удалось добыть немного их биологического материала в каком-нибудь подвале? Но когда? В момент, когда он связался со своей старой коллегой и подругой, то есть всего три месяца назад?

Облокотившись о стену камеры, он взялся руками за голову. Перед глазами все еще стояла зловещая обстановка из сна: впаянные в стены осколки костей, корни деревьев, проросшие сквозь потолок. Пещера больного психа. Князя тьмы, которому оказалось мало одной девушки…

Габриэль изо всех сил постарался сосредоточиться. Но сколько он ни рылся в глубинах своего мозга, там больше не было ничего, кроме жуткого зерна сомнений, которое сон заронил в его череп.

Оставались ли Жюли и Матильда живыми еще и сегодня, запертые в каком-то чудовищном месте, откуда он не способен был их извлечь?

— Вот, это вам. Я решил, что это не помешает доблестным ночным труженикам, особенно в такой собачий холод.

Поль только что присоединился к криминалисту с двумя стаканчиками дымящегося кофе. Он постоянно поглощал кофеин, иначе бы не продержался. Прошедшие день и ночь казались ему нескончаемыми.

Седрик Дамеус загасил сигарету и отпил темной жидкости. У Поля перед глазами мелькнул Морган Фримен, как и всякий раз, когда он сталкивался с Седриком. Он был единственным чернокожим в бригаде. А его дети, кстати, — единственными чернокожими в начальной школе Сюзанн-Блин Сагаса, как и его жена была единственной чернокожей в больнице, где занимала должность помощницы медсестры. Седрик выбросил свой недопитый стаканчик с кофе в урну и повел Поля в лабораторию.