Франк Тилье - Жил-был раз, жил-был два

Теперь оставалось лишь сформулировать концовку, и тут все взгляды обратились на меня. Я не обладаю талантом своего родителя, однако все же унаследовал толику его дарования, а потому пару лет назад опубликовал парочку собственных незатейливых детективов. Ближе к концу романа вы обнаружите метку, указывающую, где за перо взялся я. Вы также обратите внимание, что на протяжении всей интриги мы оставили нетронутыми выделенные слова и некоторые другие важные элементы. Итак, сейчас вы держите в руках то, что прошлым летом оказалось в моих.

Осталось несколько мест, которые нам так и не удалось прояснить в процессе сочинения концовки, их нам пришлось выдумать. Теперь трудно узнать, к чему именно хотел прийти мой отец и как он предполагал завершить эту историю. Что касается лакун, которые изначальный сюжет не позволил нам заполнить, мы были вынуждены делать выбор, принимать решения, каковые, возможно, не соответствовали тому, что имел в виду автор. Чтобы получить представление о сложности задачи, вообразите себе «Джоконду» без лица, которое поручено написать вам… В любом случае, надеюсь, моя концовка оправдает ваши ожидания — я сделал для этого все, что мог.

Для того чтобы максимально сохранить замысел Калеба, до последнего слова соблюсти дух этой книги, требовалась именно та развязка, которую вы обнаружите в романе. В ней — если вы будете читать внимательно — содержится ответ на вопрос, который вы неизбежно себе зададите.

Ах да, вот еще что. Я думаю о наиболее преданных читателях Калеба, о тех, кто скептически отнесется к самому этому предисловию. Так и слышу их рассуждения: это предуведомление написал сам Калеб Траскман, он явно на такое способен. Подобный ход является частью истории, а это наводит на мысль о том, что именно Калеб придумал концовку, изменив собственную манеру письма. Думать так — ваше право, и я никогда не смог бы доказать обратное. Но, впрочем, какая разница. Роман — это игра иллюзий, в нем все столь же правдиво, сколь и ложно, а история существует лишь в тот момент, когда вы ее читаете.

Книга, к которой вы вот-вот приступите (а может, уже приступили?), называется «Последняя рукопись». Это моя идея, и издательство единодушно ее приняло. Выбора не было.

Сразу после того, как нажал на кнопку домофона рядом с именем «Уолтер Гаффин», Поль поволок свою больную ногу на третий этаж. Здание было не слишком привлекательное, свет на лестничной площадке не горел. Когда он переступил через порог, Габриэль закрыл дверь, сильно надавив плечом, — придется срочно вызывать слесаря. Его бывший напарник остался стоять, прижимая к себе локтем роман Калеба Траскмана. На нем были джинсы, свитер с погонами он сменил на куртку на молнии.

— Ты ее прочел? — спросил Поль, не заморачиваясь положенными любезностями.

Габриэль кивнул на журнальный столик в гостиной, где лежал его экземпляр:

— И обе концовки.

У него было мрачное лицо, глаза казались еще чернее обычного и выдавали явный недосып. Заметив проступившие вокруг его зрачков мелкие кровеносные сосуды, отчего белки стали красными, Поль спросил себя, не проплакал ли он часть ночи. Жандарм быстро огляделся: это место дышало холодом почище морга. Легко представить себе, какую жизнь вел Габриэль до того, как очутился в Сагасе и потерял там память.

— У тебя есть вода? Я гнал без остановок. Больше восьми часов за рулем…

Габриэль принес ему стакан воды. Посмотрел, как тот пьет большими глотками. Поль проделал семьсот километров один, без напарника, как настоящий полевой жандарм. Это было его дело. И его провал.

— Мартини руководит расследованием в Сагасе, — произнес Поль, как будто прочитав его мысли. — С дороги я позвонил судье и подробно рассказал о находках у Эскиме и обо всем, что связано с романом Траскмана. Заодно посоветовал прочесть его как можно быстрее, чтобы оценить всю важность этой истории. Теперь все в курсе наиболее вероятной версии: летом две тысячи седьмого Траскман арендовал у отца Давида Эскиме шале, чтобы написать там свою книгу, тогда же у него случился роман с Жюли, а шесть месяцев спустя писатель организовал ее похищение. Наконец-то все знают то, что мы с тобой почерпнули из дневника. В смысле информированности мы все почти на равных.

Он стянул с себя куртку и повесил ее на спинку стула.

— Подчеркну слово «почти», потому что я, разумеется, никому не рассказывал о родимом пятне, обнаруженном в альбоме с фотографиями, которое может принадлежать другой исчезнувшей: мне пришлось бы объяснять, каким образом ты оказался в курсе тех фотографий, а я хочу избежать любого риска. Нельзя допустить и намека, что ты был в шале в день смерти Эскиме, и поставить под сомнение его самоубийство. На данный момент расследование пришло к однозначному выводу: Эскиме запечатлевал исключительно «классические» смерти, если можно так выразиться, то есть тела, бальзамированием которых он занимался. Для нас же приоритетом является Жюли, то есть Траскман. А там посмотрим.

Габриэль согласился, потом кивнул в сторону коридора:

— Прежде всего я должен показать тебе одну вещь.

Он повел Поля в спальню. Картина лежала на кровати поверх груды разных бумаг. При дневном свете испуганные лица с переплетающимися волосами, казалось, парят над полотном, словно две Медузы, способные обратить смотрящего на них в камень.

— О господи… Это Жюли?

— Жюли и Матильда Лурмель.

Мужчины обменялись напряженными взглядами, каждый тщетно искал в глазах другого ответы.

— Часть того, что выглядит как краска, на самом деле кровь, — пояснил Габриэль. — Эту кровь в конце августа я отправил на анализ в частную лабораторию. Вот почему я попросил у Солены профили ДНК обеих девушек. Чтобы иметь возможность сравнить. Графики абсолютно идентичны.

Капитан жандармерии, как и Габриэль до него, потер сухое вещество карминно-красного цвета на оцарапанном плече Жюли. И вгляделся в вещество на кончике пальца.

— Их кровь?! — ошеломленно повторил он.

— Только в некоторых местах. Ну, я так думаю. Я спрятал картину в сейф у моей матери. Наверно, грабитель хотел забрать именно ее.

Они продолжали вглядываться в чудовищное произведение. Габриэль глубоко дышал, боясь снова сорваться.

— На их лицах выражение ужаса, — выдохнул он. — Значит, им причинили зло. Псих, который это сделал, не довольствовался тем, что выставил их на всеобщее обозрение. Он забрал даже то, что было у них самого сокровенного, — их кровь.

Габриэль сунул дрожащую руку в карман, потеребил листок, который дала ему мать Матильды. Ночью он время от времени думал об этом, вспоминал горячую волну, пробежавшую между ними, и ее умоляющий вид, когда она протянула свой номер телефона. Но он не станет ей звонить. Чего ради? Лучше жить в неведении, чем столкнуться со столь чудовищной реальностью. В любом случае не оставалось ни малейших сомнений в том, что похищения двух девушек как-то связаны.