Сьюзен Хилл - Чистые сердцем

Она медленно пошла по комнате, дотрагиваясь до них. Его книги. Его модели. Его компьютер. Его лампа с Гарри Поттером. Его фигурки из « Властелина колец» . Его обувь. Она подумала, останется ли тут все так навсегда, как в зачарованном замке из сказки.

Про себя она поняла почти с самого начала, что ее брат мертв, и она просто приняла это. Каждый раз, когда ее родители начинали в сотый раз твердить о том, что нельзя оставлять надежду, она смотрела на них и видела двух странных людей, которые никого не слушают. Дэвид был мертв. А как иначе?

Ей было от этого грустно, потому что он всегда был где-то рядом, в своем странном маленьком мире, но в то же время и в их мире, и в ее. Ей было неприятно думать о том, как он умер. Она пыталась как-то укрыться от этих мыслей каждый раз, когда они угрожали вновь оккупировать ее голову. Она присела на широкий подоконник, чтобы поглядеть на темный сад. Она не знала, найдут ли когда-нибудь его тело и поймают ли того, кто забрал его. Насчет этого у нее не было уверенности. Только насчет того, что он мертв.

В конце концов у нее затекли ноги, она слезла с подоконника и выскользнула из комнаты своего брата.

Дом снова затих. Снова умер. Она не знала, пошла ее мать спать или нет. Она привыкла к тому, что никогда не знает. Побег из дома ничего не поменял. Она улеглась в своей собственной комнате и начала думать о собаках. Об Арчи. О какой-нибудь другой собаке. Ее собственной собаке. Ее собака все изменит.

Она легла, закрыла глаза и начала собирать себе идеальную собаку.

В комнате через коридор точно так же лежала Мэрилин, в той же самой позе. Но они были непохожи. Она никогда не хотела, чтобы они были похожи. На самом деле она никогда не хотела девочку. Когда она была беременна Люси, она верила, что носит мальчика, и мечтала о мальчике, и была шокирована, когда все вышло не так. Она вспомнила, как взглянула на свою дочь вскоре после того, как та родилась, и увидела человека со взрослым, вопрошающим взглядом и со слишком похожим на ее собственное лицом, с тем же выражением. Разумеется, впоследствии — хотя это и заняло несколько дней — она полюбила Люси. Ну кто же не полюбит своего первенца? Через какое-то время ей даже начало нравиться, что у нее девочка.

Во время второй беременности она не смела надеяться и рассчитывать на что-то, так что просто ждала вторую девочку. Дэвид стал прекрасным, волшебным сюрпризом. На его фоне все, что было в ее мире, померкло, стало невыразительным и бесцветным. С появлением Дэвида она почувствовала, что переродилась в другого человека, непобедимого и избалованного судьбой. Тяжелее всего, не считая потери Дэвида, для нее оказалось переносить собственное чувство вины. Она слишком любила его, ставила его превыше всего, так что его у нее забрали. Она старалась любить Люси и после рождения Дэвида и, конечно, в каком-то смысле любила, — но это уже была не та подлинная, идущая изнутри, всепоглощающая любовь. Если бы ее дочь исчезла и никогда больше не вернулась, то боль была бы огромная, но терпимая, точно так же, как терпимой оказалась боль от потери Алана. К тому же на Алана она была зла, она была обижена тем, что он ее бросил, и поражена его слабостью.

Можно мне собаку?

Люси смотрела на нее тем же сверкающим, неподвижным, вопрошающим взглядом.

А сейчас они остались вдвоем. Сейчас больше никого не было. Дэвид, конечно же, вернется, конечно, его найдут, неважно, как скоро. Она не могла допустить мысли, что он больше никогда ее не коснется. Если бы допустила, то просто рассыпалась бы на кусочки и ее развеял бы ветер. Она цеплялась за будущее, где он был жив, как за тонкую стальную нить, которая спасала ее от того, чтобы утонуть.

Можно мне собаку?

Она слышала ее тихий голос, спокойный и уверенный. Упрямый.

Люси была непроницаема. Она никогда не могла сквозь нее пробиться, никогда не знала ее, никогда не понимала. Она не знала.

— Дэвид… — сказала она и свернулась, обняв руками фантом его маленького тела, как она делала каждую ночь. Иногда она шла в постель только для того, чтобы это сделать.

— Кузнечик.

Она не знала, можно им завести собаку или нет.

— Ты что, полдня плакала?

Крис Дирбон взял стопку почты и быстро ее просмотрел.

— Да.

— Гормоны.

— Нет, мой брат.

— Гормоны.

— Ой, замолчи-ка, ты, свинья. Знаю, знаю. Но я родила не вчера, и они не заставляют меня рыдать ни с того ни с сего. Я ненавижу ссориться с теми, кого люблю, я ненавижу расстраивать Сая и говорить ему ужасные вещи, и слышать, каким он может быть неприятным.

Крис выбросил кучу разорванных конвертов и рекламы в мусорку и подошел присесть к ней.

— Я знаю. И тем не менее это нужно было сказать. Он плохо себя ведет по отношению к женщинам, а эту он ранил без каких-либо причин. Тебе не нравится видеть его с этой стороны — да и с чего бы? Мне тоже не нравится. Он нам небезразличен.

— Я хотела добраться до самого его нутра, понимаешь? Но у меня никогда, никогда не получалось.

— Кто-нибудь когда-нибудь доберется, и это будет самый сильный шок в его жизни.

— Мне жаль ее.

— Он почувствует себя лучше, ведь они быстро закрыли дело.

— Слышал сегодня что-нибудь новое?

— Нет, только то, что было в новостях. Такое ощущение, что ребенок просто хотел сигнализировать — «Посмотрите на меня, я еще здесь».

— Бедная. Это она сейчас самая потерянная, это точно…

— Ну а теперь мне нужно поговорить с тобой кое о чем… важном.

— Что случилось?

— Что-то хорошее. По крайней мере, мне так кажется. Мне предложили работу.

— В каком смысле? Тебе не нужна работа.

— Я тоже так думал, но… Со мной связалась фармацевтическая компания. Они открывают новый проект, связанный с их новым лекарством от астмы. Он прошел испытания с потрясающим успехом, это, возможно, самый большой прорыв со времен сальбутамола — он может купировать серьезные приступы астмы у детей в трети случаев… даже смертельные. Они хотят, чтобы я возглавил их команду. Им нужен медик, особенно интересующийся астмой.

— Но ты не особенно интересуешься астмой. — Кэт смотрела на него целую минуту, пока он наконец не отвел взгляд. — Мне сейчас не показалось, что ты, черт возьми, не можешь смотреть мне в глаза? О чем ты вообще думаешь? Фармацевтическая компания? Это вообще Крис Дирбон здесь сидит? Ты презираешь докторов, которые идут продавать коммерческие лекарства, всегда презирал. «Продано!» — как часто я от тебя это слышала? «Благородные коммивояжеры. Только бы напялить приличную мину…» Боже, Крис, что тебя вообще натолкнуло на эту мысль?

— То, — тихо сказал он, — что я нахожусь в состоянии полного истощения. В том состоянии, когда я уже не могу справляться с отсутствием напарника, с отсутствием замещающего врача, и не могу отдавать целые состояния на больничные замены. То, что я вечно погребен под кучами чертовых правительственных бумажек про цели и квоты, и про все на свете, кроме заботы о больных людях. Я не знаю, куда податься. Вот что меня на нее натолкнуло.