Владимир Хачатуров - Большой облом

– Слышь, Партком Райкомыч, кончай байки травить. Лучше посоветуй, что делать?

– Я понимаю ваше нетерпение пощекотать нервы буржуям, которые, по совести говоря, довели свое миросозерцание до наглости, но – не разделяю его. Так уж мир сей устроен, что промах одного неминуемо влечет за собой успех другого. Ученые называют эту подлость законом сохранения энергии. Исторический опыт России, к сожалению, лишь подтвердил закономерность этой подлости, попутно продемонстрировав, что не одной только социальной справедливостью жив человек, но и томлением духа по сугубо личным, строго индивидуальным достижениям на поприще жизни. Природа человеческая имеет прискорбное свойство ввергать в недоумение даже лучшие умы, отказываясь подтверждать своей непредсказуемостью самые верные, самые истинные учения. Так мы и боремся с переменным успехом: то мы восторжествуем, то учение. Давайте же вместе недоумевать, товарищи!

Однако товарищи недоумевать наотрез отказались. Ишь чего ренегат оппортунистический захотел! Тут, понимаешь, пепел поруганных идеалов стучит юным барабанщиком в сердце, а он о какой-то прискорбной человеческой природе лапшу нам на уши вешает! Прискорбно то, что одни разъезжают на «даймлерах» и «роллс-ройсах», а другим ничего классом выше «фольсваген-пассата» или «дэву» не светит! Одни живут в хоромах, облицованных корарским мрамором, а другим приходится ютиться в жалких двухэтажных хибарах из невзрачного кирпича. Одни ходят в море на Титаниках, называемых океанскими яхтами, а другие подвергают свою жизнь риску, путаясь в волнах в лучшем случае на «Донци». Наконец одни нежатся на водяных матрацах, а остальные ворочаются без сна на тощей подстилке от «Симмонз Бьюгирест»! И что теперь, все бросить, со всем согласиться и начать недоумевать заодно с лучшими умами человечества? Были бы они лучшими, не недоумевали бы, а давным бы давно придумали, как сделать так, чтобы всем всего было поровну, включая счастливые совпадения и несчастные случаи…

– Товарищи иконоборцы, к вам обращаюсь я, друзья мои во хмелю и похмелье! А не посадить ли нам, братцы, всех этих буржуинов на судно поплоше и пускай ищут себе тихую гавань по аппетитам своим? А мы останемся тут равными среди равных, очищенными от зависти и ревности, преисполненными доброжелательной критики ко всему, что превышает наши представления о справедливости… Да, наши физиономии, как и убеждения, далеки от совершенства. Но это еще не повод, чтобы, отказавшись от них, остаться ни с чем. Кто за то чтобы создать комитет по высылке всех любимчиков мамоны и маменькиных сынков фортуны за пределы нашего кругозора? Кто против? Разрешите считать ваш озадаченный мат бурным одобрением. Единогласно!

– Не надо голосовать! – лезет на импровизированную трибуну в виде пустого мусорного бака ещё один оратор – во френче, галифе и пляжных тапочках на босу ногу. – Такой комитет уже есть. Списки буржуев, подлежащих экспроприации, давным-давно составлены. Всего их три списка, согласно очередности. Зачитываю первую очередь. По алфавиту: Абрамов, Абрамовский, Абрамян…

Тут, наконец, омоновцы вспоминают, что собираться и митинговать запрещено и предлагают честной компании мирно разойтись по своим хибарам. Честная компания понимающе улыбается и лезет брататься с воинами-ментами, пытаясь облегчить взаимопонимание горячительными напитками и обильной закуской. Пропыленные физиономии бойцов принимают усмешливое выражение. Они чувствуют себя не в своей тарелке, поскольку не привыкли к хорошему к себе отношению. Привыкли – к плохому. А подобные привычки порождают искаженное восприятие действительности. Люди, навидавшиеся всякого, считают себя вправе грести всё и вся под одну гребенку своего крайнего разочарования. Ведь это так просто – видеть и подозревать во всем только худшее, тешить душу сладкой горечью мнимого всеведенья. Вот сейчас как проверим у всех доброхотов документы, так обязательно выяснится, что по некоторым из них тюрьма, как Рахиль о детях своих, горько плачет и не может утешиться.

И начинается трагикомедия взаимного недопонимания.

– Что за филькину грамоту ты мне суешь, Обалдуй Иваныч? Паспорт давай!

– Если вы потрудитесь проверить эту, как вы изволили выразиться, филькину грамоту на компьютере, у вас не останется никаких сомнений относительно благонадежности моей подозрительной личности. Это же карточка социального страхования, любезный!

– Вот же ядрена мать, долбогреб фуев, он меня еще учить будет!

– Господин омоновец, я сотрудник службы нравов. Вот мой жетон. Вы оштрафованы за нецензурные выражения в общественном месте. Обычные граждане платят за такое безобразие три доллара, но, учитывая ваше особое положение, я вас оштрафую всего на полтора. Будете платить или судиться?

Омоновец, чье лицо, несмотря на удивление, продолжало выражать твердую убежденность в несокрушимости своего простодушного превосходства, оглядел двух статных молодцев в шортах и соломенных шляпах.

– Вы чё, мужики, с дуба рухнули? Или с болта сорвались? Да у меня приказ…

– Уверен, что в приказе ничего о матерщине не сказано, – отмел оправдания омоновца сотрудник службы нравов.

– Ребята! – взревел омоновец. – Над нами прикалываются! –

И в порядке ответной любезности огрел сотрудника прикладом: дескать, вот тебе и штраф, и суд, и приговор, и его обжалование в высших инстанциях. Из рассеченной скулы сотрудника хлынула кровь…

Необходимо отметить, что непонимание между ОМОНом и населением обнаружилось одновременно сразу в нескольких удаленных друг от друга местах. Политические наблюдатели объяснили это тем, что жители Южноморска совершенно утратили свойственное российскому люду многотерпеливое восприятие отечественной действительности. Большинство туристов, кстати, тоже. Безмятежность населения своей вопиющей натуральностью оскорбляла омоновское око, привыкшее к куда более ответственному состоянию организмов в своем грозном присутствии. Слишком здесь все хорошо, чтобы быть настоящим…

Какой-то юродивый, которого омоновцы подобрали на полях сражений и возили с собой в качестве батальонного талисмана, носился по перекрестку бульвара Терпимости с проспектом Всех Святых и, заглушая своими воплями баритональный хрип омоновца, задумчиво тянувшего под гитару старую песню на новый лад («На чеченской войне только баксы в цене…»), истошно возмущался тем до чего люди Бога забыли. Ибо Бог попросил их вон из рая вовсе не для того, чтобы они устраивали себе на земле свой кощунственный парадиз, а для того, чтобы жили они в тяжком труде и беспрерывном замаливании грехов своих. Ну и где же, спрашивается, ваш тяжкий труд? Где мольба, божба и самоуничижение? Совсем совесть потеряли! Совершенно страхом Божьим пренебрегли! Ну так по грехам вашим вам и кара Господня – ОМОН!