Владимир Хачатуров - Большой облом

Как на беду именно в этот момент девушкам из близлежащего борделя вздумалось проявить патриотическую щедрость по отношению к бойцам, истосковавшимся по женскому обществу. Вздумано – сделано: высыпали девчата на балкон, и давай ручками ОМОНу махать, зазывными руладами сирен (Сюда, мальчики! Угощаем! Грандиозный групповичок в честь воинов-освободителей!) к забвению долга подуськивать. Но – не на таковских напали. Молодой, целомудренный и скорый на расправу омоновец послушал, потупился, стыдливо взглянул на свой автомат, щелкнул задумчиво предохранителем и, не целясь полоснул очередью по борделю, добавив для верности гранатку из подствольника. Закончив стрельбу, назидательно выматерился: «Вот вам, суки-бляди, групповичок! Лижите друг другу раны!»

Толпа замерла на пороге паники – одновременно не веря собственным глазам и не смея в них усомниться. Реальность происходящего стала принимать катастрофические размеры. Омоновцы, утратив вальяжность, повскакали с мест и защелкали затворами. Предгробовое затишье рвали душераздирающие крики и стоны покалеченных проституток. Прибывшие по тревоге полицейские, вооруженные помповыми ружьями, замерли в нерешительности, не ведая как поступить в такой нештатной ситуации: то ли толпу рассеять, то ли спятившего омоновца арестовать. Не растерялся один только командир батальона, обратившийся к своим бойцам с краткой прочувствованной речью.

– Ребята! Конституцией Российской Федерации никакая такая муниципальная полиция не предусмотрена. Значит, формирование это незаконное. А раз оно вооружено, мы вправе считать его бандитским. С бандитами же у нас разговор короткий: если враг не сдается, его уничтожают. Огонь, ребята!

А ребята в ответ: ни гу-гу. Правда, все позиции огневые заняли, с прицелами душой слились, но… Полиция, милиция – всё свои! Рука не подымается. Спусковой крючок прикидывается стоящим на предохранителе. Между тем командир, войдя в раж, не спешит из него удаляться.

– Вы что, забыли на какие барыши они тут себе сладкую жизнь устроили?! На здоровье и на жизнях миллионов людей, зараженных их дурью! На беде народной, гады, жируют…

Дзэн, дзинь, дзэн, – поет тетива старинных луков.

Фить, фьюить, фить, – свистят, сверкая оперением, стрелы.

Блядь, мать, перемать, – хрипит командир батальона, топорщась иглами, словно дикобраз в брачный течке, и валится с бронетранспортера мешком на вязкий от зноя асфальт.

Известно, что особенно сильное впечатление смерть производит посреди роскоши летнего дня, чему в немалой степени способствуют насекомые, чья суетливая возня на трупах порождает в очевидцах святотатственные догадки о величии и ценности жизни.

…Все в неописуемом изумлении вылупляют глаза на группу аттических лучников в белых хитонах, на деревянных котурнах, в красных венчиках из трепетных роз.

– Убирайтесь к воронам из града нашего Неокротона, о вы, жалкие пожиратели бобовых голов своих предков! – грозно велят древние греки наглым варварам в неподобающих камуфляжных одеяниях.

– Ну, торчки, хана вам! – словно слоны боевые ревут омоновцы, сплачиваясь перед лицом превосходящего противника.

– Послал Бог отморозков! – сокрушается противник, разделяясь в самом себе на ортодоксов, ревизионистов, провокаторов и скептиков.

– Ну да, – возражают (в большинстве своем мысленно) последние, – станет Всевышний со всякой шантрапой связываться! Для этого у него дьявол имеется…

– Вот еще, – насмешничают вторые с конца, – больно мы нужны Вельзевулу Люциферовичу!

– Это почему же не нужны? Это отчего же не станет связываться? – возмущаются двое первых по списку.

– Потому же, почему и Бог, – отвечают им.

– Ну, Бог-то ясно почему, – потому что не по чину. А черт какого хрена кочевряжится?

– Со скуки опасается окочуриться.

– Так ведь он бессмертный…

– Потому и опасается, что бессмертный. Был бы смертным, давно б коньки отбросил…

Пока суть да дело, завязывается самый что ни на есть настоящий бой на пересеченной местности. Народ кричит, стонет, недоумевает: мол, зачем нас убивать, мы и так все умрем, ни один в живых, здоровых и счастливых не останется. Однако омоновцы твердо придерживаются мнения, что чем раньше кое-кто кое-кому отдаст душу, тем лучше для общественного порядка, и продолжают увещевать толпу свинцовыми струйками. Несколько неопознанных персонажей поспешно скрываются за ближайшим углом. Полицейские открывают ответный огонь на поражение увещевателей от имени и по поручению народа. В дело вступает крупнокалиберный пулемет на одном из бронетранспортеров. Летят гранаты из подствольников и слезоточивые гостинцы из заморских базук. Матерый корреспондент CNN удивленно взирает на свежую рану на собственном бедре. Рана мозжит и исходит натуральными томатными соками… Как там загнул этот мент-детективщик с гипертрофированным чувством юмора? Праздник вздернутых клопов и распятых тараканов? Что-то в этом роде… Репродуктор на правах старинного друга-маразматика несет какую-то ахинею о кровопролитных сражениях между веденьем и неведеньем, после чего предоставляет слово мэру. Пальба стихает, голос чиновного избранника электората беспрепятственно проникает в ушные отверстия расшалившихся масс.

Дорогие южноморцы, говорит мэр и, переведя дух, а может быть, зевнув во всю глотку, добавляет, уважаемые гости нашего города! Мы доказали всему миру, что русский человек может с жиру не только беситься, но и разумно наслаждаться обеспеченной от трудов своих цивилизованной жизнью! Мы доказали, что Россия отнюдь не конченная страна, что народ ее не хуже, а кое в чем и получше иных, считающихся культурными, цивилизованными, передовыми. Естественно, многим это пришлось не по вкусу. И здесь, и там… Для всех нас ныне настал трудный, мучительный час выбора, так как все созданное нашим неустанным трудом идет прахом. Подчиниться или оказать сопротивление? Я, ваш мэр, призываю вас не слушать никого, кроме своей совести. Но, что бы кому его совесть не подсказала, как бы вы ни решили, я хочу выразить вам мою искреннюю признательность и благодарность… (В репродукторе возникли и стали приближаться звуки ожесточенной перестрелки.) И тем, которые решат, что даже самая распрекрасная жизнь не стоит братоубийственной войны. Иэх… И даже тем, кто скажет, что размахивая пугалом гражданской бойни, силы зла и добиваются того, чего хотят – беззакония, произвола и чиновничьего беспредела… Я горжусь тем, что был вашим мэром!.. (Звуки боя приблизились до упора. Раздалось несколько сильных ударов, послышались треск досок, автоматные очереди, взрыв, вопли и во внезапно грянувшей тишине кто-то вызывающе дикторским голосом произнес: «Вы слушали радиопостановку по пьесе Эриха Моховика «Но пасаран!» До новых встреч в эфире, товарищи! Прощайте, господа…».)