Владимир Хачатуров - Большой облом

– Визарвю! – вопит между тем самый смелый из чернявых. – Кибэнэ матэри визарвю!

– Ты чё-нибудь понял, Пасюк?

– А чё тут понимать? На фуй посылает…

– Не на фуй, молодой человек, а к Кибелиной матери, – раздается наставительный старческий голосок из-за чемодана, полного шедевров церковного искусства. – И не посылает, а предупреждает, что если не сдадимся, подорвет себя вместе с нами.

– Ты это серьезно, дядь Сев?

– Это не я, это он серьезно, – вносит ясность Всеволод Рафаилович. – Ну что, ребятки, будем сдаваться или на воздух взлетать? Только не вздумайте стрелять прежде чем решите, что делать. У меня глаз на даль острый: кольцо он уже выдернул, как только руку разожмет, так до пяти досчитать только и успеем…

– Слышь, дядь Сев, а чего им ваще от нас надо, этим черножопым? Кто они ваще?

– То есть, насколько я понял, вы хотите вступить с ними в переговоры, молодые люди?

– А может, они тоже в теме? – осеняет второго бойца. – Может, им тоже эти доски позарез нужны?

– Вот именно, что доски, – многозначительно роняет дядя Сева. – Теперь они только на растопку и годятся…

– Ты серьезно, дядя?

– Не слишком сейчас подходящее время для шуток, вы не находите, молодые люди?

– Без понтов?

– Визарвю! – переходит на визг чернявый, видимо, таким образом давая понять, что кричит в последний раз.

– В гробу я видал из-за дров тут загибаться, – решает боец, после чего привстает, бросает оружие и громогласно капитулирует: – Эй ты, хрен с гранатой, хорош визжать. Сдаемся мы, понял?

Хрен с гранатой молчит, соображает.

– Сэдаомса! – переводит другой боец, присоединяясь к товарищу по безоружию. Вслед за ним поднимаются еще двое: дядя Сева и анкл Стэн.

Граната исчезает, вместо нее появляются три чернявые личности с автоматами наизготовку. Вид у них, ясное дело, недоверчивый, настороженный, близкий к панике. Еще бы. Что делать дальше, они не знают, этого им их командир не объяснил. За каким хреном они сюда сунулись – остается только гадать. Можно, конечно, у Аллаха успитка попросить, но до намаза далеко, до Бога высоко, самим думать надо. Тяжелое дело. Главное, все кругом урусы, ни одной турецкой рожи, с которой можно было бы по душам потолковать, все исторические обиды ей припомнить.

– Эй, юлдаши, – говорит дядя Сева, – надо раненым помощь оказать…

Юлдаши не врубаются, только злобными черными глазенапами блестят да стволами угрожающе поводят.

Как вдруг, откуда ни возьмись, настигает их блестящая черная молния, ужасно подвижная и чрезвычайно драчливая. Раз-два, три-четыре, ноги на уровне плеч, кулаки еще выше, локти визави с солнечным сплетением. Никто и матюгнуться не успел, не говоря уже о том, чтобы выстрелить или защититься, а черножопых, злобных, вооруженных и невменяемых ни одного стоячего не осталось, все в лежку, вповалку, в натуральной бессознанке валяются. Бледножопая часть присутствующих замерла, не смея верить ни во что хорошее, кроме худшего. Глядит и содрогается. Стоит перед ними некто весь в черной коже, в сферическом шлеме, в высоких шнурованных ботинках, за черный пистолет обеими руками держится. Ну чистый киборг-убийца, то бишь робот-полицейский. Покосились для ориентиру на американца: может, за своего признает? Может, это он его из-за океана срочно выписал, типа help, I need somebody? А тот сам в недоумении, сам во глубине сибирских руд, сам на них в оба глаза вопросительно таращится, объяснений требует: мол, что за дела? дескать, что за намеки? Это же вылитый Russian monster [101]! Эх, Джона Сильвестровича Рембо на него нет! Жалость-то какая!..

– А вот и рояль в кустах! – веселится Анна Сергеевна. – Легок ты на помине, Игорек: не успели о тебе подумать, а ты уже тут как тут…

Действительно, стоило киборгу-полицейскому снять с головы шлем, явив озадаченному народу вполне симпатичное лицо, озаренное смущенной улыбкой, как всем стало ясно, что этот славный малый не способен даже мухи обидеть, даже о крысах плохо отозваться. А парень между тем ни на кого, кроме Анны Сергеевны, не смотрит, и говорит срывающимся от волнения голосом:

– Здравствуйте, Анна…

– Привет, привет, Игорек, – улыбается Анна Сергеевна. – Что, расколдовывать меня явился? Игорь! – вдруг встревожено вскрикивает она, – не дай им вооружиться!

Игорь мгновенно принимает боевую стойку и бьет ногой по руке одного из бойцов, нагнувшегося за своим оружием. Пистолет-пулемет со стуком падает обратно на пол, боец обиженно скулит:

– Ты чё, Игорек? Я ж свой! Не слушай ты эту бабу!

Но Игорек предпочитает почему-то не слушать мужиков. Не обращая внимания на робкие протесты, он, ориентируясь по богатырскому прикиду, сковывает всех нехороших мальчиков их же наручниками рука к руке на общий поводок к батарее парового отопления, которого здесь, к сожалению, нет, климатом не предусмотрено. Тогда к чему бы? Он рыщет по сторонам, а дядя Сева и анкл Стэн пытаются тем временем оказать посильную помощь раненым. В ход идут уцелевшие бутылки спиртного из разгромленного в бою бара. К ним присоединяется Анна Сергеевна и вдруг издает горестный вопль по Стасику и Маше, поминая Господа всуе недобрым прочувствованным словом…

Ошибся Станислав Эдуардович в расчетах. Недоучел пробивной способности отечественных пулек калибра 5,45. Прошили они и его насквозь, и до Маши добрались. Вот уж воистину, маленькие да удаленькие. А еще говорят, будто центр тяжести у них смещенный, будто ежели в тело войдут, обязательно гулять начинают, внутренности пересчитывать… Да что уж теперь, не рекламацию же на завод-производитель посылать! [102]

Игорь приблизился, опустился на колени, спросил шепотом: «Это Маша?» Анна Сергеевна в ответ кивнула, продолжая размазывать элитную косметику по мокрому от слез лицу. Тоже, между прочим, повод для рекламации…

– Кого за это благодарить?

Анна Сергеевна, услышав металлические интонации, приходит в себя, прощально шмыгает носом и уже обычным голосом, правда, лишенным характерных ноток умственного превосходства, кратко и доходчиво излагает – кого.

Игорь встает и направляется к раненым, которых совместными усилиями дяди Севы, Стэнли Эббота, скованных охранников и нескованных, но все еще шатающихся от нокаута чернявых, благоустраивают на сдвинутых стульях, креслах и диванчиках. Перевязочным материалом служат салфетки из бара и бинты из индивидуальных пакетов недурно экипированных налетчиков.

Оба командира, оказавшись волею судьбы положенными рядышком, уже пришли в себя и, тупо уставившись друг на друга, отказываются верить своим гляделкам.

– Абдулла?!

– Альоша?

– Какого хрена ты тут ловишь, Абдулла? Ты ведь должен был…

– Дольжен быль, но… Прэдали нас… Рибят моих прэдали… Сказали: утэчка товара, вэсь линий туркам продалься. Обманули, гады! Товар на сторону продаваль, ствол тоже на сторону продаваль… Ничиво, болше не продаст, гётфэран!